— Поздно! — Ксан никак не мог опомниться от страха. — С кладбища один выход, между тофетами — жертвенными столбами.
— Тогда пойдем назад!
— Да-да, — дрожа, закивал парнишка. — Именно назад, именно…
— Думаю, назад мы тоже опоздали, — вдруг проговорил Нгоно. — Слышите шаги? Подземным ходом кто-то идет!
— Неужели заметили?
— О горе нам, горе! — Ксан вскинул руки к небу. — О Господи Иисусе…
— Ну ладно, хватит причитать. — Быстро осмотревшись, Александр отвесил парню легонький подзатыльник, так что у бедолаги лязгнули зубы. — Быстро прячемся во-он в те кусты. Коля! Не отставай!
Едва ночные путники успели укрыться, как из подземного хода на кладбище явилась целая процессия — человек с десяток, а то и больше, все в одинаковых длинных плащах-балахонах. Выбрались, переговорили о чем-то и направились на звук, издаваемый неведомым могильщиком. Четверо несли длинный ящик, похожий на гроб.
— Похороны у них тут, что ли?
Саша осторожно выглянул из кустов, но тут же поспешно юркнул обратно: словно по команде, у старого жертвенника вдруг вспыхнули факелы, выхватив из темноты высокую, немного сутулую фигуру, стоявшую меж тофетами с мечом в руках! Меченосец, как и все присутствующие, был одет в такой же бесформенный балахон с капюшоном, нечто вроде старого римского плаща — пенулы.
— Мы пришли, брат Марцелий!
Явившиеся из подземного хода поклонились, осторожно поставив на землю гроб… Или просто ящик?
— Открывайте! — властно приказал меченосец и тут же добавил с явным недовольством: — Сколько раз вам говорить — не называйте меня по имени!
— Но тут же все свои, брат!
— Среди чужих предателей не бывает. Только среди своих. Покажите отступницу!
Четверо тут же нагнулись, сняли крышку гроба… Да, это действительно оказался гроб, в котором лежала обнаженная женщина, молодая и бледная, как воск.
Марцелий склонился, воткнув в землю меч, протянул руку:
— Но она же мертва!
— Мертва, брат, — скорбно отозвался кто-то. — К сожалению, мы не смогли выкрасть ее живой.
— Мерзавцы! — выкрикнул меченосец, но тут же подавил гнев. — Хорошо, пусть так. Совершайте обряд! Начинайте, не стойте же! Да побыстрей, скоро начнет светать.
Кто-то из присутствующих, выхватив из-за пояса нож, с размаху полоснул им по шее покойницы, ловко отделив голову от тела. Другой нанес удар в грудь, выхватил сердце… И голову, и только что вырезанное сердце поместили на большое блюдо, поставили его меж тофетами и, облив смолою, зажгли.
Сие жуткое зрелище сопровождалось каким-то глухим бормотанием и нестройным пением, больше похожим на вой бездомных псов, жутким и агрессивно-унылым.
— Ки-бала, Ки-бела, Ки-бале… — еле-еле удалось разобрать Саше.
Кровавое действо продолжалось недолго — похоже, главный, меченосец Марцелий, спешил. Не дожидаясь, покуда жертва полностью сгорит, он нетерпеливо взмахнул рукою, дав знак могильщикам — дюжим парням с угрюмыми лицами висельников, казавшимися красными в дрожащем пламени факелов. Свежевырытая яма чернела, словно разверстая пасть неведомого ночного чудовища, готовая принять добычу, — туда без лишних церемоний скинули обезглавленный труп и прочие полуобгоревшие останки, уже безо всякого священного трепета, буднично, словно выполнили какую-то необходимую рутинную работу.
К слову сказать, эта вот рутинность явно озадачила тех личностей, что явились из подземного хода и притащили гроб. Как заметил Саша, стояли они, словно оплеванные, понуро переминались с ноги на ногу, чем-то до глубины души разобиженные, но не смевшие выказать свое недовольство; впрочем, оно ясно читалось по выражению лиц, даже в неровном свете факелов было заметно.
А главный тем временем хозяйственно сунул в ножны меч и уже намеревался удалиться.
— Брат Марцелий! — метнулся к нему какой-то высокий парень в плаще, таком же, как и на прочих. — А как же мы? Как же посвящение?
— Для посвящения ищите живую девственницу! — удаляясь, лениво бросил Марцелий. — И помните: времени у вас не так уж много.
Дюжие парни, сноровисто закопав могилу, ушли вслед за своим господином, и унылые факелы один за другим скрылись в черном зеве подземного хода. На востоке уже алела заря, небо заметно светлело, а звезды и месяц становились беловато-бледными, тусклыми, словно таяли в золотистом мареве зарождавшегося нового дня.
В плен тогда же
сама я попала…
«Старшая Эдда»
Хозяина постоялого двора, куда уже под утро привел путников Ксан, звали Сульпицием, что напомнило Александру огроменную церковь в Париже, невдалеке от Люксембургского сада, где он провел немало приятных минут, гуляя с любимой женой. Катя, Катерина, эх…
— Что пригорюнился, Саня? — с интересом осматриваясь, шепотом спросил Весников. — Ишь ты, а внутри-то здесь ничего, уж куда лучше, чем снаружи.
В этом Вальдшнеп был прав: со стороны постоялый двор смотрелся убогой лачугой, пусть даже и в два этажа, однако внутри ограды обнаружился довольно ухоженный дворик с садом и небольшим фонтаном. Вишни, оливы, яблони, аккуратно подстриженные кусты, цветники и увитая виноградной лозою беседка: все говорило о недюжинном вкусе и стараниях хозяина, точнее — его племянницы, скромной и трудолюбивой девушки пятнадцати лет по имени Мария, с бронзовым от загара лицом и большими чудесно-синими глазами. Нет, писаной красавицей Мария вовсе не была, но во всем ее облике, несомненно, имелась какая-то притягательная сила, может быть, благодаря бездонным глазам, обрамленным пушистыми ресницами, стройному стану, а скорее всего — обаятельнейшей улыбке, нередко появлявшейся на устах. Сверх перечисленного Мария еще обладала столь важными душевными качествами, как доброта и чуткость; именно так утверждал Ксан, взявший на себя переговоры с хозяином — мощным седовласым старцем с длинной окладистой бородой и мускулистыми, еще не утратившими былой силы руками.
Слуги — или просто хозяйские домочадцы — уже с раннего утра разжигали очаг, около которого и хлопотала Мария. Представив племянницу гостям, старик Сульпиций улыбнулся девушке и важно прошествовал дальше, чтобы показать постояльцам отведенные для них покои.
Располагавшаяся на втором этаже комната неожиданно оказалась довольно просторной, с цементным полом, с узором, выложенным из кусочков мрамора — дань старинной традиции, с портьерами на стенах и небольшими окнами с зелеными ставнями. Ближе к окнам пол прикрывала плетеная циновка, там же располагались и кровати, довольно-таки узкие на Сашин взгляд, зато с ножками в виде львиных лап и изумрудно-зелеными покрывалами с поразительной по красоте вышивкой.
— А неплохой номер! — Усевшись на кровать, Весников провел по покрывалу рукой. — Помню, раньше у нас, в поселке, в Доме колхозника, такие же ставни были. Их как раз повесили опосля, как кто-то через окно пробрался да все постельное белье умыкнул. Саня! А сколько этот седой черт с нас за него сдерет? Если больше десяти долларов, то…