Прочитав сообщение, Ляшков задумчиво заметил:
— Похоже, вольно или невольно, мы заварили серьезную кашу, одного только боюсь, как бы все эти беспорядки не захлестнули наши собственные владения. Кровью тогда умоемся.
— Наших сервов никто не трогает. Живут они спокойно, подати умеренные по здешним меркам платят, последнюю рубашку никто с них не снимает. С чего им бунтовать? — возразил Емелин.
— Душа средневекового крестьянина для нас потемки, — пожал плечами Егор. — Мятежники могут выйти из-под контроля и заняться грабежом и разорением нашей фогтии. У нас, конечно, достаточно сил, чтобы разгромить сотню, а то и больше этих вояк, но не хотелось бы в бойню ввязываться.
— Будем надеяться на Хлопотникова, ну и на всякий случай отслеживать передвижения повстанцев через моих людей, — заметил Емелин. — Пойду я виконта еще раз допрошу. Будешь присутствовать?
— Подойду попозже, — кивнул Ляшков и вышел на улицу.
Во дворе весь свободный от караульной службы гарнизон замка под руководством Корнева занимался строевой подготовкой. Повинуясь резким командам, ратники старательно маршировали по каменной мостовой замкового двора, выполняли различные строевые приемы. Небольшая группка ушкуйников помоложе, беззаботно собравшись в проеме открытых ворот, обмениваясь шуточками и ехидными замечаниями, наблюдали за странными экзерцициями «немцев».
Впервые увидев это зрелище несколько дней назад, Ляшков немало удивился. Он совершенно не ожидал обнаружить в своем неслужившем друге повадок заправского строевика. Как выяснилось, выросший без отца, ушедшего из семьи сразу после переезда из Казахстана, Сергей в детстве был изрядным хулиганом, и участковый даже относил его к категории так называемых «трудных подростков». Наконец, однажды, отчаявшись как-либо справиться с распоясавшимся отпрыском, мать и бабка на каникулы отправили его в местный военно-патриотический лагерь, организованный энтузиастами из числа отставных офицеров-десантников. Причем, воспользовавшись помощью того же участкового, четырнадцатилетнего парня загнали туда сразу на три смены, на все лето. Сделав две безуспешные попытки дезертировать, пацан, наконец, смирился и отбыл свой срок, что называется, от звонка до звонка. Проведенные в суровой спартанской обстановке месяцы и старания наставников вызвали в Корневе-младшем разительные перемены. Он стал серьезней, ответственней относиться к жизни и учебе, почувствовал себя в правильном смысле этого слова мужчиной и хозяином в доме и даже поставил перед собой цель стать военным. С тех нор и до окончания школы каждое лето он проводил в этом лагере, постигая азы военного дела. К великому горю Сереги, в армию его так и не взяли по причине банального плоскостопия, после чего он и поступил в институт. Как любовь и трепетное отношение ко всему, что было связано с армией, оружием и военной службой уживались в нем с добродушной неуклюжестью и поистине фантастической ленью, оставалось загадкой даже для самого Сергея.
— Яков, — окликнул Егор, заметив мелькнувшую за спинами новгородцев крепкую фигуру Саввиного заместителя, — твои парням что, заняться нечем, только стоять и зубы скалить?
— И то верно, чего встали, а ну пошли отсель, балаган вам тут, что ли? — гаркнул тот на своих подчиненных.
Разогнав любопытных, Яков подошел к Егору и, поздоровавшись негромко, поинтересовался:
— Я все спросить хочу, Михалыч, а чем это они у тебя занимаются?
— Это, брат, называется строевая подготовка, а нужна она для того, чтобы из ратника солдата сделать.
— Это как?
— Они учатся действовать сообща, привыкают не раздумывая выполнять приказ командира. Ты вот свою вольницу можешь так заставить?
— Не-е, — протянул Яков, почесав затылок, — наши так не будут.
— Ну вот, то-то и оно.
— Вот еще что, Егор Михалыч… Видал я, как по утрам ты своих ребят драться учишь. Может, и меня в науку возьмешь?
— Да ради Бога, приходи сам и молодцов своих, кто захочет, приводи.
— Благодарствую, — кивнул новгородец, — ну пойду я своих архаровцев делом займу.
Наблюдая, как Корнев с видом заправского сержанта расхаживает по двору, зычным голосом отдавая команды, Егор в который раз поймал себя на мысли, что совершенно не узнает своих друзей. Так неожиданно свалившиеся на них приключения, невзгоды и пролитая кровь за три прошедших месяца, кажется, состарили ребят на несколько лет. Они стали жестче, рассудительней, научились самостоятельно принимать решения и выживать. Весельчак и баламут Емелин, когда-то неспособный ударить человека по лицу, с успехом осваивал оперативную работу. Любительница дискотек и ночных клубов, утонченная и избалованная мужским вниманием Арсеньева, не жалея сил, возилась с больными сервами.
Интересно, стали бы они заниматься всем этим в той, прошлой жизни? Егор представил себе Светку, работающую медсестрой в больнице, и Леху в роли агента спецслужбы, улыбнулся своим мыслям и направился в темницу, где Вжик повторно допрашивал де Савиньи.
За чередой повседневных дел и событий незаметно пришла зима. Намерзшаяся и намокшая под холодными балтийским ветрами и долгими, нудными осенними дождями природа уснула, укрывшись чистым и мягким покрывалом первого снега.
Население Грюненбургского посада значительно выросло. Еще в начале октября вернулся кнарр, доставивший кроме большого количества продовольствия новую партию переселенцев из Новгорода. Савве и Константину удалось сманить из города еще почти пять десятков оставшихся без работы стараниями московских воевод ушкуйников. Вместе с ними, к великому удовольствию Ляшкова, со всей семьей и двумя подмастерьями перебрался оружейник Илларион Титов. Тот самый, которому ребята заказывали пищали. Что именно заставило столь степенного и уважаемого мастера бросить налаженное хозяйство и размеренную жизнь и направиться в дальнюю, опасную дорогу и полную неизвестность, пока оставалось невыясненным. Сам Илларион Филиппович на эту тему предпочитал не распространяться, только загадочно усмехался в густую, опаленную бороду. Его жена Настасья, маленькая робкая женщина, и сыновья, двое дюжих, хмурых, парней-погодков, тоже особой разговорчивостью не отличались. А при виде статной, ясноглазой кузнецовой дочки, Сергей, разглядывавший один из привезенных пищальных стволов, вздрогнул и впал в ступор. Восьмикилограммовая граненая железяка вывалилась у него из рук, едва не угодив по ноге стоявшему рядом Щебенкину. Девушка стрельнула глазами в сторону застывшего с открытым ртом великана, зарделась, тряхнула русой, толщиной в руку, длинной косой и, опустив взгляд, побежала догонять родителей.
— Что, хороша девка? — подмигнул подошедший Савва.
— Девка как девка, — буркнул смутившийся Корнев.
— Ну, не скажи! Такую кралю еще поискать надо, — не унимался Черный. — Пока сюда шли, многие парни клинья к ней подбивали. И так подкатывали, и эдак. Только уж больно у батюшки ее рука тяжелая, да и сама строга, не подступишься.