Хором поблагодарив добрую женщину, приятели зачем-то оглянулись и, выждав, когда старушка скроется из виду, быстро зашагали в указанную сторону, к старому, в узловатых потеках коры клену, в гордом одиночестве росшему на вершине невысокого холма, по сторонам которого располагались какие-то хижины и приземистые строения самого подозрительного и убогого вида.
На вершине холма, у клена, смеясь, играли дети, мальчики и девочки, лет, наверное, пяти или даже четырех, еще без одежды, голенькие, грязные, смешные.
– Ммм… – задумчиво промычал Казанова. – И куда же теперь? Бабуся сказала – каждый покажет… Но не этих же детишек спрашивать?
– А почему бы и нет? – Асотль усмехнулся и, присев на корточки, подмигнул одному из игравших в грязи парнишек, показавшемуся юноше постарше и посмышленей других. – Эй, парень!
Дети тут же перестали играть, и паренек, раскрыв щербатый род, заинтересованно уставился на сотника.
Ишь, улыбается… Интересно, зуб ему в игре дружки выбили или сам выпал – потому как молочный? Нет, наверняка выдернули родители, принести в жертву богам по случаю какого-нибудь очередного религиозного праздника.
– Мальчик, не знаешь ли, где тут новый храм? – широко улыбаясь, поинтересовался Асотль.
– А! Хлам полока! – понятливо засмеялся малыш. – Многие его сплашивают.
– Так куда идти? В какую сторону?
– Сказать?
– Скажи, скажи.
Ребенок вдруг надул губы и, хитро ухмыльнувшись, спросил:
– А сто дас?
– В лоб тебя щелкну! – не выдержав, заругался было Казанова, однако Асотль тут же урезонил его быстрым укоризненным взглядом. – Эх, не умеешь ты общаться с детьми, Касавач!
И, повернувшись к малышам, отлепил от пояса кусочек застывшей смолы:
– Вот. Жвачку хотите?
Смолу эту часто жевали все местные индейцы, кроме беременных женщин – для тех она почему-то считалась опасной.
– Зеватьку?! – Детишки заинтересованно переглянулись. – Плавда дашь?
– Правда, правда, клянусь великим Уицилопочтли! Вкусная жевка, ах. – Асотль плотоядно облизнулся. – Я ее очень мало жевал, чуть-чуть только.
– Давай! – решительно молвил щербатый.
– Сначала покажи дорогу! – Сотник тоже был хитрым.
– Да вон туда, где кустики… Класную клысу видишь?
– Красную крысу?
– Да не клысу, а клысу…
– Он, похоже, о крыше говорит, командир. И впрямь, вижу одну – красную.
– Так, значит, нам туда. Спасибо, парень!
– Ежели соврал – вернусь и оторву тебе уши, – на всякий случай, уходя, предупредил Касавач и, состроив страшную рожу, добавил: – Будет что принести в жертву тлалокам на будущем празднике гор!
Во! Запугал ребенка! Вот и позволяй таким типам общаться с детьми. Тлалоки – это были такие горные божки, небольшие, но до чрезвычайности злобные, впрочем, особо добрых средь местных богов отродясь не водилось, исключая разве что Кецалькоатля. А праздник гор – на самом деле довольно красочный и веселый, если не считать воплей традиционно приносимых в жертву детей, – наступал уже очень скоро, буквально через пару-тройку недель, 1 октября, в первый день тринадцатого месяца года Ягуара эпохи пятого солнца.
– Похоже, мы с тобой, Касавач, последние девственники этого городка! – спускаясь с холма, на ходу буркнул Асотль. – Всем остальным храм порока уже давно отлично известен. Всем, в буквальном смысле слова – от мала до велика.
Святилище богини плотских радостей Тласольтеотль, в просторечии именуемое без особых затей храмом порока, располагалось… гм-гм… наверное, если бы не целые гирлянды цветов, сие угрюмого вида строение, сложенное из наспех пригнанных плит, можно было бы назвать сараем. Своей неухоженностью, свежей, но уже на треть осыпавшейся штукатуркой и полным отсутствием даже намека на архитектурный стиль сие строение внезапно напомнило Перепелкину родину: именно такие домишки, выстроенные в советское сталинско-хрущевское время, обычно располагались на главных площадях многочисленных городков и поселков кондовой российской провинции, откуда, если верить классику, «хоть три года скачи, ни до какого государства не доскачешь».
Цитату Перепелкин-Асотль помнил плохо и даже сейчас, к стыду своему, вряд ли бы точно назвал ее автора, однако повторить чужую мудрость не преминул, больно уж, по его мнению, она была сейчас кстати:
– Ну и глушь! Отсюда хоть три ночи беги, ни до какого храма не доберешься!
– Так вон же он, храм, – невозмутимо кивнул Касавач.
– Что-то он какой-то пустой, подозрительный… Не храм, а какой-то пакгауз! – Асотль повел носом. – И, кажется, паленым пахнет.
– Точно, горит что-то, – понюхав воздух, согласился десятник. – Но, кажется, не здесь, просто ветер… Ммм… Этцалли у кого-то пригорели! Вот раззявы-то. Ну что, командир, пойдем?
– Опять «командир»! – Асотль разозлился. – Сколько раз тебе говорить – оставь ты свой блатной лексикон! Некрасиво это, понимаешь?
Фразу Касавач, конечно, не понял – еще бы! – зато хорошо уловил прозвучавшее в ней недовольство и, смущенно хмыкнув, отвернулся:
– Кажется, у них здесь вход. Эй! Здесь есть кто-нибудь?
– А кого тебе надо, парень? – немедленно осведомились откуда-то сверху, как понял Асотль, с неширокой террасы, располагавшейся не так уж и высоко – метрах в двух, спокойно можно было бы дотянуться рукой.
Почти всю террасу занимали огромные букеты цветов, не дававшие никакой возможности рассмотреть говорящего… Или говорящую, голос был похож на женский… Или мальчишечий… Такой с хрипотцой, наглый…
Сотник поднял глаза:
– У вас, что ли, праздник сегодня?
– А вас что, звали?
– Конечно. Иначе с чего бы мы приперлись? Тла-Тла здесь?
– Или Пиль-Пиль, – поспешно добавил Касавач.
На террасе вдруг замолчали, и Асотль уже присматривался, как бы туда половчее запрыгнуть, тем более что снаружи бы и не увидел никто – уже темнело, как обычно в этих местах, ночь наваливалась внезапно, почти без сумерек.
– А! – наконец, когда приятели уже почти решились взять храм нахрапом, вновь подал голос неизвестный… Или неизвестная. – Так вы и Тла-Тла, и Пиль-Пиль знаете?
– Они нас сюда и звали.
– Что же вы раньше-то не сказали? – Из-за букетов высунулась любопытная рожица – ну точно, пацан, лет на вид пятнадцать, может, чуть старше. – Заходите, уже почти все собрались.
– Так мы и хотим зайти, неужели не ясно? – раздраженно воскликнул Казанова. – Только вот не знаем куда.
– Сейчас… я спущу веревку.
– Ты слышал, друг мой? Веревку! О, как тут все закручено. Чувствую, мы не зря сюда пришли.