Крестины младенца совпали с другим радостным событием. Ольгерд, прознав, что к Москве с разных сторон приближаются волоцкая и можайская рати, владимиро-суздальские полки, дружины рязанского и пронского князей, тарусские и ростовские ратники, решил не искушать судьбу на поле бранном. Литовский князь предложил московскому князю заключить вечный мир. Дмитрий согласился лишь на перемирие, и то на полгода. Ольгерда устроил и такой исход.
К негодованию Михаила Александровича, литовцы спешно ушли от стен Москвы, побросав немало награбленного добра. Зима в этом году выдалась необычайно мягкая. Ростепель случилась посреди декабря, снег повсюду превратился в звенящие ручьи, обнажились поля и луга, раскисли дороги. Сани вязли в грязи и лужах. Литовцам приходилось запрягать лошадей в телеги, а сани бросать.
Уходя в свои пределы, Ольгерд удержал за собой Ржеву, оставив там отряд литовских воинов.
Несчастный городок Ржева: и года не проходит, чтоб не перешла она из рук в руки. Московляне и тверичи грызутся из-за нее яростно, но не менее упорно цепляется за Ржеву и Ольгерд, не желавший уходить с верховьев Волги.
О втором походе Ольгерда на Москву летописец отозвался так: «Простояв под Москвой восемь дней, князь литовский замирился с князем Дмитрием, урядившись с ним не воевать до Петрова дня. После чего ушли литовцы в свою страну, попленив русичей бесчисленно, и угнав много скота, и добра немало взяв по деревням, и оставив впусте весь край от Можайска до Москвы… А чего из награбленного литовцы не смогли с собой увезти из-за распутицы, то было брошено ими на дорогах…»
Мария Ивановна не винила свою сноху в том, что у той дошло до греха с ее бесстыдным братом. Наивная Мария Ивановна возлагала всю вину за случившееся на себя одну. Она полагала, что ее юная сноха потому не устояла перед домогательствами Прокла Ивановича, поскольку тот околдовал ее взглядом, выпив приворотного зелья. Мария Ивановна строго-настрого наказала своей снохе хранить в тайне то, как и кем был зачат ее первенец.
Желая убедить Владимира в том, что его жена забеременела именно от него, Мария Ивановна напомнила ему про так называемую Ярилину ночь. В ту ночь Владимир лишил девственности свою юную супругу, а Мария Ивановна сама вынесла из амбара льняную простынь с пятнами крови на ней. По старинному обычаю, самая первая интимная связь между молодыми супругами должна происходить в амбаре, на снопах пшеницы. По окончании этого почти священного действа именно свекровь входила к молодым, чтобы забрать с их постели окровавленную простынь как доказательство целомудренности снохи.
«Тогда-то твое семя и пролилось в чрево твоей жены, сынок, — заверила Владимира Мария Ивановна. — И семя это породило прекрасный росток — твоего сына!»
Когда Владимир с недоумением заметил матери, что в таком случае его жена ходила беременной аж десять месяцев, то на это Мария Ивановна заявила не моргнув глазом: мол, не все младенцы появляются на свет через девять месяцев. Бывает, что дети рождаются через семь месяцев, а в редких случаях — и через десять месяцев.
Владимир поверил матери, поскольку с детства привык ей доверять.
Разочаровавшись во всесилии Ольгерда, Михаил Александрович обратил свой взор на юг. Едва растаял снег, как он устремился в донские степи к юртам Мамаевой Орды.
К тому времени темник Мамай, по сути дела, стал полновластным хозяином Золотой Орды, хотя в Сарае сидел царевич Тулунбек, пришедший из Синей Орды. Захватить Сарай Мамаю никак не удавалось, так как ему приходилось постоянно метаться со своим буйным конным войском между Кавказом и Доном, а также наведываться в Крым, повсюду подавляя мятежи кочевой знати, которая не желала платить налоги и сражаться под знаменами часто сменяющихся ханов.
Этот период кровавых междоусобиц и грызни за ханский трон тянется уже второй десяток лет. Уже не осталось никого из потомков великого хана Узбека, погибли в этой замятне и все боковые отпрыски Батыева рода по мужской линии. Ныне за трон Золотой Орды сражаются друг с другом царевичи из Синей Орды или же совсем безродные выскочки, имеющие за спиной хоть какую-то военную силу.
Мамай особо и не рвался в Сарай, поскольку его конному воинству было тесно на городских улицах и на пыльных площадях, забитых торговцами всех мастей. Мамай облюбовал для себя излучину Дона, в этом месте проходит торговый путь с Волги к Азовскому морю и на Кавказ. Здесь Мамай обычно проводил зиму со своими туменами, обозами и стадами. Летом ставка Мамая находилась либо на Кубани, либо в устье Дона.
Мамай повсюду возил за собой Мухаммеда-Булака, рожденного ханской наложницей от внучатого племянника Узбека. Объявив великим ханом Мухаммеда-Булака, Мамай управлял Золотой Ордой от его имени. Мамая нисколько не смущало то, что ханский трон в Сарае занимает Тулунбек, перед этим изгнавший своего предшественника Хасана. Мамай был уверен, что Тулунбек долго не усидит на троне, поскольку большого войска у него нет и он полностью зависит от походных эмиров. Тулунбек издает свои указы и облагает податями население Сарая, однако все степные улусы покорны воле Мамая, имеющего несметное войско.
Перед тем как провозгласить великим ханом Мухаммеда-Булака, Мамай приказал своим нукерам зарезать Абдуллаха, другого своего ставленника, который вдруг пожелал выйти из-под его опеки. Слуги Мамая, убив Абдуллаха, распространили слух о том, будто молодой хан скончался от порчи, насланной на него врагами. Абдуллаху не было и тридцати лет, когда он расстался с жизнью.
Вместе с Михаилом Александровичем в ставку Мамая приехал и Прокл Иванович, который после отступления Ольгерда от стен Москвы оказался в отчаянном положении. Надежды Прокла Ивановича на то, что Ольгерд разобьет московского князя и вернет ему галицкий удел, пошли прахом. Проклу Ивановичу волей-неволей пришлось поступить на службу к Михаилу Александровичу, который сумел в очередной раз захватить тверской стол.
Вручив свои дары Мамаю, Михаил Александрович стал выпрашивать для себя ярлык на великое владимирское княжение. При этом из уст Михаила Александровича так и сыпались обвинения в адрес московского князя. Мол, совсем обнаглел князь Дмитрий, ибо дань в Орду он не отсылает, обнес Москву каменными стенами, князей соседних родовых уделов лишает, литовскому князю вечного мира не дал, а союзникам Ольгердовым мечом грозит.
«Меня князь Дмитрий пригласил в Москву на переговоры, кои завершились тем, что я вместе с боярами своими в темнице оказался!» — с негодованием добавил Михаил Александрович.
Упомянул тверской князь и о том, что из неволи ему удалось выйти лишь благодаря вмешательству Мамаевых послов, прибывших в Москву.
Мамай внимал Михаилу Александровичу с благосклонной миной на своем скуластом плосконосом лице. Узкие черные глаза Мамая внимательно вглядывались в статного и красивого тверского князя. Было видно, что кланяться Михаил Александрович не любит и выпрашивать подачки не привык. Неприятно ему находиться в татарском становище в качестве просителя, и пошел он на это единственно из лютой ненависти к московскому князю.