Наконец думы Марии Ивановны перескочили на ключницу Домну. Почему она недоглядела? Где она была, когда негодяй Прокл тискал жену Владимира, задирая на ней платье? Как могла Домна допустить такое?!
«Я велю слугам отхлестать Домну розгами! — злилась Мария Ивановна, ломая себе пальцы. — Я оттаскаю ее за волосы! Эта мерзавка будет у меня в рубище ходить и свинарник чистить!»
Приехав домой, Мария Ивановна кинулась разыскивать ключницу. Объятая гневом, она сердито покрикивала на служанок, которые испуганно уступали ей дорогу в тесных теремных переходах, вжимаясь в стену. И вот — перед Марией Ивановной низкая буковая дверь, ведущая в комнату ключницы. Княгиня рывком отворяет ее, вступает в полутемное помещение без окон, озаренное желтым светом небольшой масляной лампы. Сделав два шага, Мария Ивановна, остолбенев, замирает на месте. В углу на широкой кровати в недвусмысленной позе лежат нагие мужчина и женщина. Напуганные скрипом дверных петель и этим внезапным вторжением княгини, двое на постели прекращают свое занятие. Мужчина соскакивает на пол, стыдливо прикрывая одной рукой свой вздыбленный половой член, а другой рукой нащупывая на скамье свою одежду. Голая женщина на ложе, издав негромкий вскрик, сжимается в комок, стараясь спрятаться под одеялом, но у нее это никак не получается, поскольку ее руки сильно трясутся.
С презрительной усмешкой Мария Ивановна произнесла:
— Чего вы так переполошились? Сейчас я уйду, и вы сможете продолжить свое совокупление. Братец, ты надеваешь порты задом наперед. А ты, Домна, можешь не прятаться от меня под одеялом. Через полчаса я жду вас обоих в своих покоях наверху.
Шагая к лестнице, ведущей на второй ярус терема, Мария Ивановна прошла по живому коридору из расступившейся челяди. До ее слуха донесся злорадный шепот юных челядинок, которым частенько доставалось от строгой и придирчивой Домны. Предчувствуя неизбежную опалу ключницы, служанки не скрывали своей радости.
Озлобленная и рассеянная Мария Ивановна сбросила с себя лисью шубу и шапку с меховой опушкой, сбросила прямо на пол. Руки ее судорожно хватались за деревянные колонны, подпиравшие потолок, за спинки стульев, ноги волочились по полу, враз обессилевшие. Резким движением сорвав с головы платок, Мария Ивановна швырнула его на сундук, стоящий у бревенчатой стены. Горячие слезы заволакивали ей глаза, но Мария Ивановна с настойчивым упорством утирала их то пальцами, то тыльной стороной ладони. Ей нельзя плакать сейчас! Она должна держаться перед братом и ключницей с надменным спокойствием!
Услышав шаги за дверью, Мария Ивановна села на стул спиной к окнам, в которые проливался яркий свет полуденного февральского солнца.
Вошедшие в светлицу Прокл Иванович и Домна выглядели как побитые. Они склонились перед Марией Ивановной в низком поклоне, а ключница при этом еще и упала на колени. Оба жалобными голосами умоляли Марию Ивановну не гневаться на них, дать им возможность загладить свою вину.
— А в чем ваша вина, знаете? — спросила Мария Ивановна.
Переглянувшись друг с другом, Домна и Прокл Иванович растерянно потупились и замолчали.
— Что же вы притихли, греховодники? — чуть повысила голос Мария Ивановна.
— Прости, сестра, — выдавил из себя Прокл Иванович. — Бес меня попутал, так бы я на Домну и не взглянул бы. Она сама меня завлекала, хмельным медом угощая. Во хмелю-то я совсем дурной делаюсь, не смыслю, что творю…
Домна слегка вздрогнула, ее полноватое лицо залилось стыдливым румянцем. Поджав губы, она смотрела в пол, не смея возразить своему любовнику, хотя было видно, что слова Прокла Ивановича задели ее за живое.
— А чем моя сноха тебя завлекала, брат? — холодно поинтересовалась Мария Ивановна. — Ты ведь и с ней переспал, разве нет?
— Ну, было разок, сестра. — Прокл Иванович виновато вздохнул, не зная, куда деть свои руки. — Улыбалась мне Машуня зазывающе, вот я и соблазнился ею. Чай, я не железный.
— Врешь, не так все было, — сердито вставила Домна, уколов Прокла Ивановича осуждающим взглядом из-под опущенных ресниц. — Ты сам подкарауливал княжну Марию то в теремных покоях, то во дворе. Сам льнул к ней с разговорами непристойными!
— Цыть, холопка! — Прокл Иванович замахнулся на ключницу. — Как ты смеешь винить меня в непристойных домогательствах! Тебе за это язык отрезать нужно!
— Оставь Домну в покое, брат, — сказала Мария Ивановна. — Даже если сноха моя сама тебя в постель затащила, в чем я сильно сомневаюсь, даже в этом случае вина за прелюбодеяние лежит на тебе, а не на ней. Ибо ты — взрослый муж, а сноха моя — девица шестнадцатилетняя. Чуешь разницу?
— Каюсь, сестра, — простонал Прокл Иванович. — Признаю вину свою. Сам не пойму, как такое случилось. Ты уж не говори ничего Владимиру, не расстраивай его.
— Заварил ты кашу, брат, — звенящим голосом промолвила Мария Ивановна. — Не знаю, как расхлебывать ее станешь. Забеременела от тебя сноха моя. Сама она в этом созналась.
Домна, услышав это, злорадно усмехнулась.
— Пусть Машуня к знахаркам сходит, когда срок подойдет, они плод из нее вытравят, — чуть подавшись к сестре, торопливо заговорил Прокл Иванович. — Это дело верное!
— Может, лучше твой срамной отросток отрезать под корень, а? — гневно проговорила Мария Ивановна, с неприязнью взирая на брата. — Дабы ты не совал его куда не следует!
Прокл Иванович испуганно захлопал глазами. Домна вновь усмехнулась, не скрывая своего злорадства.
— Помилосердствуй, сестра, — дрожащим голосом протянул Прокл Иванович. — Я же раскаялся и повинился…
— Что мне твое раскаяние, недоумок! — проворчала Мария Ивановна. — Вина твоя тяжела и неизбывна. Ты не токмо меня, но и сына моего оскорбил, жену его к блуду принудив. Коль прознает об этом Владимир, то не сносить тебе головы, дурень.
— И впрямь я дурень! — Прокл Иванович побледнел и затрясся. — Что же делать, сестра? Поговори с Машуней, пусть она скажет Владимиру, что от него понесла. Выручи меня, сестра! Век Бога за тебя молить стану!
— Хорошо, со снохой я побеседую, — как бы в раздумье проговорила Мария Ивановна. — Спасу твою безмозглую головушку, брат. Но и тебе придется немного пострадать за содеянный грех, уж не обессудь.
Прокл Иванович невольно напрягся, вопросительно взглянув на сестру. Глаза его беспокойно забегали.
— Придется тебе, братец, несколько месяцев пожить среди монахов во Владычном монастыре, — непреклонным тоном продолжила Мария Ивановна. — Покаешься в грехах своих перед пресвитером Стахием и под его присмотром станешь нести свой покаянный крест, будешь ходить в рясе, спать на жестком ложе, вкушать грубую пищу и каждодневно молиться о спасении души своей. Уразумел?
Прокл Иванович молча кивнул. Беспокойство на его бледном лице сменилось глубоким унынием, словно ему только что объявили смертный приговор.
— И ты, греховодница, собирайся в путь, — обратилась Мария Ивановна к ключнице. — Нынче же поедешь в Боровск, в тамошний женский монастырь. Дам тебе провожатых, они договорятся с игуменьей, которая определит тебя в послушницы. За то, что ты, презрев мой наказ, недоглядела за моей снохой и сама спуталась с моим похотливым братом, будешь три года в монастыре поклоны бить.