Впрочем, Данила Холмский не умолчал и о том, что в день восьмого октября хан Ахмат решился-таки бросить свои спешенные тумены на форсирование Угры в нескольких местах одновременно. Где-то ордынцы были сразу отбиты русичами с большим уроном, но в двух местах на левобережье Угры татарам удалось-таки закрепиться.
«Этот успех нехристей всего лишь до поры до времени, – писал Данила Холмский. – Полки, размещенные во второй линии нашей обороны, уже пришли в движение, и вскоре татары будут отброшены обратно на правый берег Угры».
В конце своего послания Данила Холмский позволил себе позлорадствовать, сообщив государю, что им еще в сентябре был отправлен на ладьях отряд воинов вниз по Волге. Целью этого отряда численностью в пять тысяч ратников было нападение на Сарай, столицу Большой Орды. Эту судовую рать возглавили звенигородский князь Василий Ноздреватый и Нур-Довлат Городецкий, татарский царевич на русской службе.
«Пусть себе хан Ахмат ратоборствует на реке Угре, грезя взятием Москвы, не ведая того, что его собственный стольный град уже в руках русичей! – писал Данила Холмский. – За все наши тревоги и потери в этой войне мы сполна расплатимся с нехристями, разорив ненавистный Сарай! Многие русские князья мечтали об этом в прошлые времена, но свершилось это лишь теперь, в правление правнука Дмитрия Донского…»
Если боярин Федор Хромой и Якушка Шачебальцев не скрывали своей радости по поводу того, что Данила Холмский отважился на столь дерзкий и коварный шаг, отправив рать на кораблях к Сараю, то Иван Васильевич нисколько не обрадовался этому известию. Скорее наоборот, государь был рассержен тем, что Данила Холмский держал это в тайне даже от него!
– Слишком много воли себе взял воевода Холмский, шлет рать в такую даль, и мне о том ни слова! – кипятился великий князь, хмуря густые черные брови. – Татары прорвались-таки на левый берег Угры, грядет день и час решающей битвы, когда нам понадобятся все полки и дружины! А наш многомудрый Данила Холмский пять тыщ ратников сплавил вниз по Волге для разора Сарая. Ну, не дурость ли это?! Эти ратники нам нужны здесь и сейчас!
Вскочив с кресла, Иван Васильевич заметался по светлице, выходившей окнами на дремучий сосновый бор.
Федор Хромой и Якушка Шачебальцев недоумевающе переглянулись. В легкой растерянности пребывал и дьяк Василий Долматов, сворачивая в трубку письмо Данилы Холмского, только что им прочитанное.
– Право же, княже, – сказал Федор Хромой, – нету причин для беспокойства. Воевода Холмский – тертый калач! Он из любой трудности выход отыщет!
– Это верно, – вставил Якушка Шачебальцев. – Данила Холмский в военном деле большой мастер. На него можно положиться, государь.
Однако никакие успокаивающие речи приближенных не действовали на великого князя. Иван Васильевич был обеспокоен тем, что татары прорвались на левый берег Угры как раз в том месте, где была ставка его сына-наследника.
– Почто в месте татарского прорыва оказался мой сын! – раздраженно восклицал Иван Васильевич, не находя себе места. – Почто наших войск там оказалось недостаточно! Куда глядел Данила Холмский? Он что же, о безопасности моего наследника совсем не думает! А вы тут мне твердите, что воевода Холмский – тертый калач! Проглядел ваш хваленый Холмский слабину в нашей обороне на Угре, а татары этого, похоже, не проглядели!
Иван Васильевич повелел своему секретарю сесть за стол и приготовиться писать письмо.
Василий Долматов беспрекословно повиновался.
– Кому хочешь грамоту отписать, княже? – вкрадчиво поинтересовался боярин Федор Хромой. – Коль Даниле Холмскому, то лучше бы его сейчас не беспокоить попусту, государь. Даниле из его ставки виднее, велика ли опасность глубокого татарского прорыва, нежели нам отсюда, из Красного села.
– Плевать мне на Данилу Холмского! – огрызнулся Иван Васильевич. – Я отправлю письмо к хану Ахмату. Затею с ним переговоры, напущу ему словесной пыли в очи косые, пусть хан Ахмат полагает, что я устрашился его мощи и готов договариваться с ним о мире. Мне бы токмо время выгадать до первого снега. Как настанут холода, так хану Ахмату будет не до войны, ибо полчища его одеты по-летнему.
– Постыдно это, княже, – проворчал Федор Хромой, – пересылаться грамотами с ханом ордынским, в то время как рать твоя сошлась с нехристями грудь в грудь. Что православный люд о тебе скажет после этого!
– Замолчь, боярин! – Иван Васильевич грохнул по столу кулаком. – Я о благополучии Руси пекусь, а что чернь обо мне говорить станет, это уже не столь важно. Войны не токмо войсками и оружием выигрывают, но и умелой дипломатией, вводя недруга в заблуждение.
Продиктовав послание к хану Ахмату, Иван Васильевич велел позвать гонца, который уже бывал в ставке Данилы Холмского. Княжеский гридень привел в светлицу Тимофея Оплетина.
– Сей же час отправляйся в путь, младень, – приказал государь Тимофею. – Скажешь в ставке Данилы Холмского, что тебе нужно на другую сторону Угры, в становище татарской орды. Скажешь, что у тебя послание от московского князя к хану Ахмату.
Удивленный Тимофей взял из рук дьяка Василия бумажный свиток, перевязанный красной лентой и запечатанный государевой печатью.
– Ты с ним поедешь, – обратился Иван Васильевич к Якушке Шачебальцеву. – У меня к тебе, друже, устное повеление. Ты должен исхитриться и уговорить моего наследника приехать ненадолго в Красное село. Говори и лги ему что хочешь, но чтобы Иван Молодой сюда ко мне приехал в ближайшие дни! Уразумел?
– Уразумел, государь, – с поклоном ответил Якушка.
По дороге в ставку Данилы Холмского Тимофей рассказал Якушке про то, как погиб в сражении с татарами послушник Микифор, и о том, что незадолго до сечи с ордынцами он наврал Микифору, будто его возлюбленная Матрена сбежала в Литву.
– Ты поступил не по годам мудро, дружок, – сказал на это Якушка. – Вот кабы ты еще сумел бы убедить Микифора поберечь свою жизнь для летописания, то было бы и вовсе замечательно! Теперь же поздно сетовать. – Якушка тяжело вздохнул. – Хочется верить, что прекрасная душа Евы-Матрены встретится у Господних врат с благородной душой Микифора. И будут они вместе в той стране, откуда нет возврата! Уж там-то их не потревожат распри и склоки бренного мира!
Когда Тимофей выразил Якушке свое сочувствие по поводу данного ему трудного государева задания, тот небрежно усмехнулся с видом человека, который пользуется полной независимостью в своих речах и поступках.
– Я и не собираюсь завлекать Ивана-наследника в Красное село, – промолвил Якушка. – Иван Молодой знает, что для него сейчас постыдно, а что нет. Отцовская любовь для Ивана Молодого в эти тяжелые дни менее важна по сравнению с воинским долгом, которым он не может пренебречь перед лицом многих тысяч русских ратников.
– Что же ты станешь делать в становище воеводы Холмского? – спросил Тимофей. – Как объяснишь воеводе свой приезд?
– Скажу, что приехал сражаться с татарами по поручению государя, – не задумываясь, ответил Якушка. – Я ведь умею не токмо заговоры распутывать, но и любым оружием отлично владею.