Сначала дьяк Михалко допросил повариху и ее помощницу. Обе были так напуганы, что со слезами на глазах без колебаний отвечали на все вопросы. Однако ничего стоящего они поведать не могли, поскольку не имели доступа в личные боярские покои.
Сенные девушки, занимавшиеся уборкой боярского терема и обитавшие в сенях, неотапливаемых комнатах, тоже ничем не порадовали дотошного Михалку, даже внешне все четыре холопки выглядели весьма непривлекательно.
Наконец, служки привели на дознание статную черноволосую черноокую красавицу лет двадцати. Ее белокожая прекрасно сложенная фигура, лишенная одежд, была подобна дивной мраморной статуе, вдруг очутившейся в мрачном задымленном застенке, где повсюду виднелись пятна засохшей крови. Служки с поклоном удалились, оставив нагую красавицу стоять перед столом, за которым восседал дьяк Михалко.
– Как тебя зовут? – строгим голосом спросил Михалко, с удовольствием разглядывая прекрасную узницу.
– Матреной кличут, – негромко ответила девушка, стыдливо прикрывая руками свою роскошную грудь.
– Кем ты приходишься боярам Щербатым? – вновь спросил Михалко, что-то быстро записывая на бумажный свиток гусиным пером.
– Никто я им, – помедлив, промолвила Матрена. – Я – дочь сельского старосты. Боярин Щербатый силком увез меня в свое поместье, сделав своей наложницей. Через полгода старик Щербатый уступил меня своему старшему сыну, от которого я забеременела, но дите так и не доносила, выкидыш у меня случился.
Матрена печально вздохнула и медленно опустила руки, видя, что допрашивающий ее дьяк больше пишет, нежели взирает на нее.
– Дальше рассказывай, голубушка, – мягко, почти вкрадчиво проговорил Михалко, макая перо в чернильницу и продолжая что-то писать.
– О чем рассказывать-то? – с легким недоумением поинтересовалась Матрена, зябко поеживаясь и переступая босыми ногами на холодном каменном полу.
– Все, что знаешь про бояр Щербатых, – пояснил Михалко, улыбнувшись узнице. – Ты же почти год прожила у них в поместье, наверняка видела, кто к ним в гости наведывается, слышала их разговоры и пересуды… Кстати, другие наложницы у Щербатых имелись?
– У младшего боярича была наложница по имени Ольга, – промолвила Матрена, оглядывая потолок и стены пыточного покоя. При этом она была на удивление спокойна. – Я видела ее раза два, потом Ольгу увезли в Москву. Больше я ее не видела.
– Бывала ли ты, голубушка, в московском тереме бояр Щербатых? – поинтересовался Михалко, не глядя на узницу и продолжая водить пером по бумаге.
– Бывала несколько раз, – ответила Матрена и слегка вздрогнула, услышав, как чихнул у нее за спиной Космыня.
Космыня лежал в уголке на широкой скамье в ожидании, когда дьяку Михалке понадобится его помощь.
– Так-так! – приободрившись, обронил Михалко. – Выкладывай, милая, кого из гостей видела в московском доме бояр Щербатых, какие разговоры слышала.
– Никаких разговоров я не слышала, – с чуть заметным раздражением проговорила Матрена, – а гостей к боярам Щербатым много приходило, но я к ним не приглядывалась. И за столом с ними не сидела. Я же наложница, а не боярская дочь. Я по ночам в постели согревала то одного сынка старика Щербатого, то другого.
– Не отнекивайся, красавица, – сказал Михалко. – Лучше пораскинь умишком и вспомни что-нибудь. Бояре Щербатые с литовцами тайно переведывались, злой умысел имели против великого князя. Федот Щербатый ныне мертв, а сыновья его бежали к литовцам. Однако сообщники ихние здесь, в Москве, затаились. – Михалко переставил горящий масляный светильник от края стола на середину. Он ободряюще подмигнул Матрене: – Так что, голубушка, поднапрягись и припомни, кто из бояр московских чаще всего к Щербатым наведывался, какие речи вели меж собой Федот Щербатый и его сыновья. В этом деле любая мелочь важна!
– И рада бы тебе помочь, мил-человек, да не могу, – вздохнула Матрена, обняв себя за плечи, чтобы унять колотившую ее дрожь. – Никого из бояр московских я не знаю ни по лицам, ни по именам. Приходили имовитые люди в терем к моим господам, отрицать этого не стану, но я при этих встречах не присутствовала. Ни о чем злодейском бояре Щербатые при мне не совещались. Если бы было такое, то я бы это запомнила.
– Может, во хмелю Федот Щербатый иль сыны его ругали великого князя, не припоминаешь? – Михалко сверлил Матрену пристальным взглядом, словно силился по выражению ее лица определить, лжет она или говорит правду.
– Во хмелю-то ими много чего было говорено, господине, – ответила Матрена, не пряча глаз. – Кого токмо они не ругали во хмелю-то, но про великого князя никто из них ни разу не заикнулся. При мне, во всяком случае.
Михалко раздраженным жестом воткнул гусиное перо себе за ухо и встал из-за стола.
– Не складно лжешь, красавица, – сказал он, подходя к Матрене. – Чувствую, таишь ты правду от меня. Придется, милая, передать тебя в руки костолому, а уж он-то церемониться с тобой не будет. Эй, Космыня! – Михалко обернулся к своему помощнику, звонко щелкнув пальцами. – Займись-ка красавицей!
Космыня зашлепал стоптанными сапогами из своего угла к Матрене и стоящему рядом с нею дьяку Михалке.
– Жаль такую паву увечить, – заметил Космыня, легонько проведя своей огрубевшей ладонью по гибкой спине юной узницы и по ее пышным белым ягодицам. – Может и впрямь она ничего не знает, а?
– Ты повеление боярина Ртищева слышал? – сердито прошипел Михалко прямо в лицо Космыне. – Твоего мнения тут никто не спрашивает, увалень. Делай свое дело!
– Я-то свое дело знаю, а вот знаешь ли ты свое, приятель? – огрызнулся Космыня, ухватив Матрену за длинную черную косу. – Сам невольниц разговорить не можешь, хотя они и не запираются. Думаешь, под кнутом она что-то вспомнит? – Космыня сердито кивнул на Матрену. – Да у нее от боли память и вовсе пропадет!
– А ты не с кнута начинай, живодер хренов! – рявкнул Михалко, вновь усаживаясь за стол. – Не мне же тебя учить! Этой паве нужно до вечера язык развязать и память прояснить. А не то боярин Ртищев нам с тобой спуску не даст!
Космыня подтянул за косу слегка упирающуюся Матрену к длинной веревке, свисающей с крюка, вбитого в потолочную балку. Затем Космыня подтащил сюда же узкий стол, на который он уложил красивую узницу лицом кверху. Забравшись на стол, Космыня уверенными движениями опутал веревкой щиколотки Матрены, высоко приподняв ее ноги. Когда Космыня отодвинул стол в сторону, узница оказалась подвешенной за ноги головой вниз. Ее растрепанная черная коса свисала до самого пола.
– Ну вот, порядок! – деловито проговорил Космыня. – Пущай повисит эдак наша красавица. А мы между тем боярским холопям учиним допрос с пристрастием. Я думаю, кровь и вопли вразумят черноокую прелестницу. – Космыня со значением подмигнул дьяку Михалке.
Тот после некоторых колебаний повелел служкам привести на допрос самого крепкого из челядинцев, служившего возницей Федоту Щербатому.