Улица неожиданно уперлась в длинную каменную лестницу, поворачивающую вверх и направо почти под прямым углом. Дальше, у башни, лестница делала еще один крутой поворот и, таким образом, шла дальше параллельно Большой улице – и все вверх, вверх, вверх…
– Ху-у-у, – утер пот Митрий. – Теперь понятно, почему до монастыря не добрались враги! Тут и паломникам-то… Покуда дойдешь, не одни лапти сносишь.
Остановившись перед воротами аббатства, подождали, пока угрюмые стражники их откроют, и уже после этого прошли внутрь караульного помещения – просторного, с гулким сводчатым потолком и трехуровневым полом. Стражников было не так уж много, человек шесть, вооруженных какими-то ржавыми алебардами и парой кавалерийских пистолетов с колесцовыми замками. К дальней стене были небрежно прислонены три мушкета… нет, судя по небольшим размерам, это были аркебузы, да еще и фитильные – экое старье! Да, похоже, аббатство переживало далеко не лучшие времена. Что же король Генрих Бурбон? После Нантского эдикта о веротерпимости уже не опасается больше ни гугенотов, ни англичан? Или больше надеется на неприступность крепостных стен, нежели на мастерство и боеспособность ее гарнизона?
– Э-э, – выслушав Ивана, усмехнулся Жан-Поль. – Ты не путай Божий дар с яичницей, а охрану аббатства – с крепостным гарнизоном. Это только формально все здесь принадлежит монастырю, на самом-то деле аббат давно назначается королем, так вот. Даже преступников здесь содержат важных… как, к примеру, я…
Нормандец вздохнул – грустная получилась шутка.
Покинув караульное помещение, друзья снова поднялись по лестнице и оказались на широкой открытой площадке – террасе Со-Готье, как пояснил Жан-Поль.
– А ты нам не рассказывал, что здесь уже был, – попенял ему Митрий.
– Да когда это было? – Нормандец отмахнулся. – Лет шесть назад, а то и все восемь. С покойной матушкой, помнится, приезжали… – Он перекрестился на аббатскую церковь, у которой на паперти уже толпился народ в ожидании мессы.
– Ого! – Митрий подбежал к каменному парапету террасы и, присвистнув, подозвал друзей. – Боже ж ты мой!
И впрямь посмотреть было на что: с террасы открывался поистине изумительный вид на залив. Зеленовато-лазурные, с золотыми проблесками вышедшего из-за туч солнца волны бились о скалы внизу, исходя ослепительно белой пеной. Поднявшийся ветер гнал по небу серые, белые, желтые облака, освобождая от их власти нежную голубизну небосклона. Острая тень горы Сен-Мишель четкой синевой проступала на морских водах.
На колокольне забил, затрезвонил колокол, из распахнутых дверей церкви донесся утробный звук органа.
– Идем? – позвал нормандец.
– Идем.
Друзья еще вчера успели обсудить между собой этот вопрос: стоит ли православному христианину входить в католический храм? И, более того, принимать участие в мессе! Подумав, решили, что если надо, то стоит.
– Иезуиты вон, все делают, что им выгодно, – вспомнил вдруг Митрий. – А мы чем их хуже?
– Ладно. – Иван согласно кивнул. – Выполним приказ, вернемся домой, а там к отцу Паисию подадимся, в обитель Богородичную Тихвинскую. Ужо отпустит грехи.
– Да, – с ним согласился и Прохор. – Отец Паисий точно отпустит. Особенно как узнает, что мы тут, в сторонушке чужедальней, делали.
И тут вдруг оба – Иван и Прохор – вспомнили об одном человеке, очень дорогом для них человеке, оставшемся в далеком Тихвинском посаде. О Василиске, синеокой красавице деве с толстой темно-русой косою.
Иван вздохнул… Ах, когда еще придется свидеться? Да что там свидеться – обвенчаться да вместе жить!
Вздохнул и Прохор… Эх, Василиска, Василисушка… Предпочла ты другого, а меня братом своим назвала. Братом…
– Ну, так вы чего там? – дойдя до паперти, обернулся Жан-Поль.
И все четверо зашли в церковь.
Зал… Огромный, сводчатый, улетающий в небеса. Узкие окна, низенькие скамеечки, по правую руку – орган. А по обеим сторонам – мощные колонны и арки. И словно бы давило вокруг – слишком уж толстые стены, слишком уж узкие окна. Хотя высокий потолок со сходившимися наверху сводами вообще-то создавал впечатление определенной легкости. Только для этого нужно было задрать голову.
Повсюду толпились монахи, паломники, вот к алтарю прошел священник в парадных одеждах, вероятно, сам аббат. В белой кружевной рубахе – стихаре, в шитой серебром и золотом накидке – ризе, с перекрещенной на груди богато украшенной лентой – епитрахилью, на голове – четырехугольный берет черного бархата. Лицо довольно молодое, бритое, вполне приятное с виду, вот только взгляд… Черные бегающие глазки никак не гармонировали со всем остальным благонравным обликом аббата.
Жан-Поль, как добрый католик, молился, а вот его русские приятели слушали латинские слова молитв и песнопений вполуха, более поглощенные рассматриванием внутреннего убранства церкви и органа.
– Гляди-ко, – тихо шепнул Прохору Митрий. – Экая диковина!
– Тю, – отмахнулся кулачник. – У нас-то колокольный звон уж куда как благостнее!
– Да уж. – Митрий кивнул. – Это уж точно.
Едва дождавшись окончания мессы, друзья незаметно проскользнули в давно присмотренную Иваном дверь. Не в ту, что вела обратно на террасу. Взорам их внезапно открылся залитый солнцем дворик с зеленой, тщательно подстриженной травкой и двумя розовыми кустами. Друзья даже ахнули, не думая обнаружить подобное на такой высоте. И вот, поди ж ты… Со всех четырех сторон дворик окружала изящная галерея с тоненькими рядами колонн, выстроенная в каком-то мавританском стиле. Наверное, из галереи можно было попасть и во внутренние покои аббатства, правда, проверить это друзья не успели – к ним почти сразу же подошел какой-то монах или послушник– смуглолицый и очень молодой, вряд ли намного старше Митрия:
– Вы заблудились, господа?
– Нет, мы ищем гостевой зал, – тут же соврал Жан-Поль.
– А вам назначена аудиенция настоятелем? Если нет, то можете записаться на завтра, сегодня же, увы, отец Раймонд вас принять не сможет – дела. – Монах развел руками и напряженно ждал. Было хорошо заметно, что присутствие посторонних во внутреннем дворике аббатства ему не очень приятно. Впрочем, кому бы понравилось, если бы в его дом явились незваные гости?
– Что ж, мы, пожалуй, запишемся на завтра. Как это сделать?
– А вот здесь же, в церкви, у брата-секретаря. Пойдемте, я вас провожу.
Монах… или послушник?.. нет, судя по рясе, все-таки монах – положил на дорожку большие ножницы, которые до того держал за спиной.
Так он садовник! – догадался Иван. Теперь понятно, почему недоволен – бережет сад. Однако мы вовсе не похожи на садовых воров! И зачем же прятать сад от чужих глаз? Наоборот, надобно всем показывать, чтобы восхищались! А этот, вишь, явно недоволен, что мы сюда зашли. Странно.
Записавшись на прием к настоятелю, отцу Раймонду, друзья покинули аббатство точно таким же путем, как и пришли, – через террасу, лестницу, караульную.