Олег Иваныч взглянул на вот-вот готового расплакаться Гришу, подмигнул — не журись, мол, обязательно разыщу. Даст бог, свидимся…
Дом Гасана аль-Магриби — не дом даже, а целая усадьба, раскинувшаяся, как минимум, на квартал, — располагался на другой стороне пролива Босфор, в азиатской части города, называемой Ускюдар. Высокий глухой забор с небольшими башнями по углам. Крепкие, обитые железом ворота. Просторный двор с хозяйственными постройками и крытой галереей, проходящей на уровне второго этажа. Конюшня с чистокровными арабскими скакунами… Все говорило о довольно высоком социальном статусе хозяина. О том же говорил и многочисленный гарем, и рабы, в числе которых находился теперь и Олег Иваныч. Некоторые невольники были русскими: из Рязани, Москвы, из Новгород-Северского княжества. Хватало и поляков, и литовцев, и даже негров (зинджев, как их здесь называли). За всеми ними присматривала вооруженная охрана.
Впрочем, особой нужды в присмотре не было — мало кто из рабов был недоволен своим положением. Аль-Магриби хоть и не отличался добротой, но был справедливым и рачительным хозяином. Бездельникам спуску не давал, но и не зверствовал, берег свое движимое имущество.
Олег Иваныч вместе с тремя молодцами исполнял теперь роль личного автомобиля Гасана-эфенди — таскал по всему городу крытые носилки с хозяином. Вообще-то аль-Магриби предпочитал передвигаться верхом, но в относительно мирное время это не очень бы соответствовало его положению нишанджи — высшего сановника Османской империи, члена правительства — дивана.
Хотя, конечно, правительство играло совещательную роль при султане, все ж его глава, великий визирь, имел особые полномочия. Большая власть сосредоточивалась в руках правителей провинций — бейлербеев, и в руках прочих нишанджи, и даже у их секретарей — кятибов. Простые же турки… Тьфу ты! Турки? Попробуй-ка назови тут кого турком, даже хотя бы добрейшего старика Мюккерема-ага, торговца обувью, недавнего знакомца Олега! Прибьет не задумываясь! Ну, если и не прибьет, то чем-нибудь тяжелым кинет точно. «Османлы», османы — так пристало называть истинных детей пророка, наследников славного султана Османа. «Тюрк» — турок — лишь презрительная кличка беднейших крестьян Анатолии, малоазиатской провинции Империи, бывшей, впрочем, не провинцией, а скорее центром. Ну не считать же центром беспокойную европейскую Румелию или, еще того не хватало, Северную Африку!
Обо всем об этом рассказал Олегу Иванычу напарник по носилкам Иван, Яган по-здешнему. Сам Иван, бывший боевой холоп рязанского боярина Тимофея Исулича, в неволе уже лет пять. Сначала в Кафе, затем в Румелии, в каменоломнях. Там бы ему и сгинуть, ежели б не случай — с инспекцией пограничных войск приехал аль-Магриби. Иван все сделал, чтобы попасться тому на глаза. Вид у дробителя камней к тому времени был еще хоть куда! Мускулы прямо играли… Таким вот образом, уже больше полугода трудился Иван у важного нишанджи-магрибинца в качестве… личного шофера? Колеса? Двигателя? В общем, таскал носилки. По сравнению с работой в каменоломнях — райский отдых.
Олег Иваныч быстро сошелся с Иваном. Характером тот был спокойный, с расспросами не лез, излишним любопытством тоже не страдал, к тому же пользовался благорасположением местного муллы. Время от времени заходя на усадьбу магрибинца, мулла обязательно останавливался поболтать с носильщиком, причем именовал того весьма уважительно — Яган-ага. Секрет столь любопытной, на взгляд Олега, привязанности был прост: Иван, как и многие из невольников, со дня на день собирался принять ислам, из чего никакого секрета не делал.
Очень это было странно для Олега Иваныча. Ну никак он понять не мог, как же можно совершить такое: отрешиться от православной веры, от родной земли, от людей русских?! При всем при том Иван был вроде неплохим человеком. По крайней мере, к Олегу относился по-хорошему, по-приятельски даже. На откровенный вопрос отвечал откровенно. Ну, кем он был в Рязани? Боярским холопом без прав и, уж тем более, без всяких жизненных перспектив. А здесь — дело другое. Сегодня он раб, а завтра станет мусульманином, получит должность, выкупится на свободу, а дальше — кто знает? Планировал Иван по военной части пойти, опыт, слава Богу, имеется. Хорошие пушкари султану нужны — что ж, это дело. Он уж и хозяину, Гасану-эфенди, о желании своем говорил, тот отнесся благосклонно: сам-то аль-Магриби был, говоря понятным языком, заместителем министра обороны и в толковых (а главное, преданных!) военачальниках среднего звена нуждался гораздо больше, нежели в рабах-носильщиках.
— Так что, друже Олег, года через три важным господином стану! Дом заведу, конюшню, гарем!
— Ну, уж ты раскатал губу, Ваня!.. Гарем! Ну, блин… Нешто тут без тебя на важные места своих бояр не найдется? Важных да именитых?
— А нет тут, Олежа, ни важных, ни именитых. Все перед султаном равные — что мы с тобой, что наш хозяин Гасан-эфенди, тоже, кстати, бывший раб. Кичиться древностью рода — здесь все равно что султана изругать ругательски или его гарем обесчестить. Не доверяет знатным султан и, по-моему, правильно делает. Заговоры да убийства — то все от них, от знатных да родовитых. Говорят… — тут Иван оглянулся и понизил голос до шепота: — Говорят, владыка наш, султан Мехмед Фатих, да продлит Аллах его годы, приказал брата родного умертвить младенцем еще. Чтоб не было больше на престол заявителей, так-то! Потому таким, как мы, тут прямая дорожка открыта. Было б только желание по ней пойти.
Они сидели, болтая, на серых камнях набережной, у высоких башен Румелихисары — крепости, выстроенной Мехмедом на европейском берегу Босфора. Напротив, через пролив, возвышались такие же громады укреплений Анадолухисары. Ну, названия крепостей даже Олегу Иванычу понятны: от провинций Румелия и Анатолия. День клонился к вечеру, и солнце отражалось в голубых водах Босфора, заполненного белыми парусами судов. Кричали чайки, садились нахально рядом, бродили вдоль кромки прибоя, осторожно переступая красными лапами.
— А что, Иван-ага? Если кто из рабов книгочей великий, думаю, и у него шансы есть?
— Конечно! Прямой путь в кятибы. Условие одно: стать правоверным… Юный Баязид, сын и наследник Мехмеда, уже сейчас славится своей ученостью и мудростью не по годам, Гасан-эфенди рассказывал как-то про него мулле Хабибу-Ходже. Ну, а мы с муллой друзья, ты знаешь. Так вот, юный наследник Баязид совсем не похож на других приближенных султана. Терпеть не может воинских забав — метания копий, дротиков, конских скачек и прочего. Обожает сочинять стихи и трактаты, читать древних философов. Ненавидит войну и разрушения. Во время недавнего праздника мевлюд — в честь Дня рождения пророка — так и сказал: не будет в мое царствие ни войн, ни казней, а будут лишь научные споры, университеты во всех крупных городах, праздники поэзии и искусств.
— Похоже, Империи очень повезет с будущим султаном, — заметил Олег Иваныч. — Послушай, Вань, мне что-то не очень нравится вон тот зиндж в белом тюрбане!
Из роскошного паланкина, прибывшего с минуту назад, отдуваясь, выбрался муж тучный, с одутловатым лицом, с жирными нездоровыми складками. По-утиному переваливаясь, скрылся в почтительно открывшихся воротах.