Джаред устало вздохнул.
— Если в наши дни девушки носят меньше одежды, это вовсе не подразумевает непременный упадок морали. Мы обсуждали это с тобой тысячу раз.
— Ты, наверное, говоришь о прошлой ночи? Как обстоит дело с моралью у твоей вчерашней гостьи? Где ты с ней познакомился?
Джаред страдальчески закатил глаза.
— «У капитана Джонаса». — Так назывался бар возле пристани, тамошние посетители не отличались строгостью нравов и не слишком заботились о соблюдении приличий.
— Боюсь даже спрашивать, каким судном командует этот капитан. Но кто родители этой молодой женщины? Где она выросла? Как ее зовут?
— Понятия не имею, — пожал плечами Джаред. — Бетти или Бекки, точно не помню. Она уехала утренним паромом, но, возможно, еще вернется этим летом.
— Тебе уже тридцать шесть, а у тебя нет ни жены, ни детей. Неужели с твоей кончиной угаснет род Кингсли?
— Лучше так, чем возиться со студенткой, обучая ее азам архитектуры, — не сдержавшись, проворчал Джаред.
Дед презрительно посмотрел на внука сверху вниз, что оказалось не так-то просто, поскольку тот был выше его ростом.
— Едва ли тебе стоит всерьез беспокоиться, что мисс Мэдсен увлечется тобой. Будь жива твоя матушка, эта святая женщина, она не узнала бы теперь собственного сына.
Джаред машинально провел рукой по заросшему бородой подбородку. Когда дед в свое время сказал ему, что тете Адди осталось жить не больше года, Джаред сумел устроить дела своей фирмы так, чтобы провести последние месяцы с нею на острове. Он поселился в домике для гостей, посвящая все свое время двоюродной бабушке. Тетя Адди, неизменно чуткая и внимательная, всегда предупреждала его, когда к ней приходили гости, и Джаред отправлялся на свою лодку. Адди никогда не заговаривала о женщинах, которых иногда приводил к себе ее внучатый племянник. И более того, притворялась, что понятия не имеет, почему он здесь.
В последние недели, проведенные вместе, бабушка и внук многим делились друг с другом. Рассказывая Джареду о своей жизни, Аделаида со временем стала все чаще упоминать о Калебе. Вначале она объяснила внуку, кто это такой.
«Калеб — твой пятый прадедушка», — неожиданно выпалила она.
«Так у меня их было пять?» — поддразнивая ее, отозвался Джаред.
Тетя Адди осталась невозмутимо серьезной.
«Нет. Калеб твой прапрапрапрапрадед».
«И он все еще жив?» — поинтересовался внук, прикидываясь непонимающим и вновь наполняя ромом бабушкин бокал. Все женщины из рода Кингсли питали слабость к этому напитку и пили его наравне с мужчинами. «В их жилах течет кровь моряков», — объяснял дед.
Джаред видел, как тетушка слабеет с каждым днем. «Она становится все ближе ко мне», — сказал ему Калеб, остававшийся с Аделаидой каждую ночь. Эти двое прожили вместе много лет. «Я пробыл с ней дольше, чем с остальными», — с горечью произнес дед, и глаза его, не знавшие старости, наполнились слезами. Калебу Кингсли едва сравнялось тридцать три, когда он погиб, и теперь, более двух веков спустя, он по-прежнему выглядел полным сил молодым мужчиной тридцати трех лет от роду.
Ведя доверительные разговоры с тетушкой, Джаред так и не признался ей, что тоже способен видеть своего пятикратного прадеда, говорить с ним и спорить. Мужчины из рода Кингсли обладали этим даром, но скрывали свой секрет от женщин. «Пусть они верят, что Калеб принадлежит им одним, — сказал отец Джареду, когда тот был еще мальчишкой. — Вдобавок мужчине не делает чести, когда о нем болтают, будто он проводит вечера в беседах с давно усопшим. Это равняет нас с бабами. Пускай лучше женщины ломают себе голову, нет ли у тебя связи на стороне». Джареда не вполне убедила отцовская философия, но он не нарушил слова, сохранив семейную тайну. Семь поколений потомков Монтгомери-Кингсли видели призрак Калеба; этот дар унаследовали старшие сыновья рода, большинство их дочерей, а так же несколько младших сыновей. Джаред подозревал, что Калеб сам выбирает, кому показываться, но лукавый старик всегда обходил этот вопрос молчанием.
Странно, как посторонняя молодая женщина, некая Аликс Мэдсен, смогла увидеть признак Кингсли. Впрочем, «странно» — это было слабо сказано.
Калеб сурово покосился на внука.
— Тебе нужно сходить к цирюльнику и сбрить эту бороду, к тому же волосы у тебя слишком длинные.
Повернувшись, Джаред взглянул на себя в зеркало. Дед вез товары из Китая, когда его корабль пошел ко дну много лет назад. Джаред понимал, что выглядит не лучшим образом. Со дня смерти тети он почти безвылазно оставался на борту своей лодки. Вот уже несколько месяцев он не брился и не стригся. В его бороде и в длинных, доросших до плеч волосах проглядывала седина.
— Я не похож на себя нью-йоркского, верно? — задумчиво проговорил он.
— Меня не волнует, что ты думаешь, — отрезал Калеб.
Джаред ехидно улыбнулся.
— А я-то надеялся, что ты станешь мной гордиться. Я, в отличие от тебя, не стараюсь влюбить в себя невинную беззащитную девушку. — Это был еще один верный прием, рассчитанный на то, чтобы стереть усмешку с лица Калеба.
Гневная вспышка не заставила себя ждать.
— Я никогда ни одну женщину…
— Знаю, знаю, — проворчал Джаред, сжалившись над красавцем призраком. — Твои побуждения всегда были чисты и благородны. Ты ждешь возвращения женщины, которую любил. Возможно, она явится тебе воплощенной в новом теле. Все эти годы ты хранил верность Валентине. Я все это уже слышал миллион раз. Ты узнаешь ее, как только увидишь, и тогда вы двое, взявшись за руки, скроетесь в лучах заходящего солнца. А значит, либо она умрет, либо ты вернешься к жизни.
Калеб привык к непочтительности и дерзости внука. Он никогда не говорил об этом, но задиристый, неуступчивый потомок чертовски напоминал самого Калеба, когда тот был еще жив. Он хмуро оглядел Джареда.
— Я должен узнать, что случилось с Валентиной, — веско произнес он. Калеб умолчал о том, что у него осталось лишь несколько недель на разгадку тайны. Теперь он знал: срок истечет двадцать третьего июня. Нужно выяснить во что бы то ни стало, что случилось с женщиной, которую он любил так сильно, что даже смерть не смогла разлучить их. Если его постигнет неудача, никто из Кингсли не обретет счастья, которого заслуживает. Как заставить упрямого, несговорчивого, не желающего никого слушать внука поверить?
Аликс все плакала и плакала, Иззи оставалось лишь скармливать ей шоколадные конфеты одну за другой. В ход уже пошли два сладких пончика, плитка горького шоколада, целый «Тоблерон» и батончик «Кит-Кат». Если Аликс возьмется за печенье с шоколадной крошкой, Иззи не сможет устоять и присоединится к ней, а значит, наверняка наберет лишние десять фунтов и не влезет в свое свадебное платье. Не слишком ли больших жертв требует женская дружба?
Подруги плыли на скоростном пароме, курсировавшем между Хайаннисом и Нантакетом. Они сидели за столиком бара, где было полно самых восхитительных сладостей, которые безнадежно губят фигуру.