Проследить бы за вражьими мордами, да, видно, уплыли давно морды те, не догонишь. К тому же его-то челнок старенький, у деда Нехряя-перевозчика выпрошенный, на дно пустили. Ух, собаки!
Осторожно оглядевшись — похоже, змей уже не было, — Дивьян медленно подтянул к животу ноги и продел их сквозь связанные за спиной руки, так чтобы те оказались впереди. Скосил глаза — нет, вроде никто рядом не ползал. Перебирая связанными ногами, подобрался к нависающим корням, уцепился… И еле успел отдернуть руки от метнувшейся черной тени. Ишь ты, не разглядел змейку! Едва ведь не цапнула… Ну, что шипишь? Давай, ползи, ползи отсюда…
Дождавшись, когда змея уползет, юноша уцепился-таки за корень, подтянулся, выбрался на поверхность… и замер. Рядом с ним, напротив черных замшелых идолов, висело на корявой ветке сосны обезглавленное тело. Светловолосая голова была насажена на свежевкопанный кол прямо перед идолами. Папоротники кругом были забрызганы кровью. Дивьян передернул плечами — а ведь и он мог бы закончить так свои дни. Хорошо — толкнули в яму. Он огляделся и вздрогнул — на стволе сосны, обращенном в сторону идолом, на освобожденном от коры сколе кровавились две зигзагообразные руны — благодаря Ладе-чиже отрок даже знал, как они называются, — «Сиг»! Но кто их тут вырезал? Снова варяги? Что-то не очень-то походили на них схватившие Дивьяна парни. А может, они из той же компании, что и схваченный Олисей-Онгуз? Надо поспешать и поскорее рассказать все князю, он умный, сообразит… Юноша бросился вниз по тропе… и вдруг, схватившись за голову, тяжело осел на землю. В глазах потемнело, на затылке снова выступила запекшаяся было кровь. Теряя сознание, Дивьян привалился к поваленному стволу ели…
— Я бы не очень-то доверял его словам, — поднялся с лавки Конхобар Ирландец. Узкое сухое лицо его выражало озабоченность. — Слишком уж легко он согласился сотрудничать с нами.
— А куда ему было деться? — усмехнулся ладожский ярл. — Я думаю, ожидая смерти, он просто-напросто выбрал жизнь.
— Вот это-то меня и беспокоит, — Ирландец почесал подбородок. — Слишком уж быстро.
— Никто нас не заставляет полностью доверяться ему, — пожал плечами Хельги. — Нужно лишь использовать его… лишь использовать… Он ведь неплохо знает новгородских кудесников и вполне может быть связующим звеном между ними и нами. Эти волхвы… Они вовсе не так глупы, как показались на тризне. Сделать так, чтоб меня поразил кто-то из дружины, посеять недоверие и рознь — совсем неплохо придумано.
— Этот Олисей-Онгуз может оказаться не единственным, — хмуро заметил Конхобар.
— Может, — ярл согласно кивнул. — Поэтому я и хочу оставить тебя в Ладоге. Проследишь.
Поклонившись, Ирландец покинул покои ярла.
Спустившись немного погодя во двор, Хельги велел седлать коня. Вот-вот должен был явиться Акинфий — ославянившийся ромей-архитектор, с коим нужно было завершить все прикидки насчет новой надвратной башни и новой, возможно даже каменной, крепости. Ага, вот он, в воротах — белолицый, мускулистый, подтянутый, в нарядной зеленой тунике и легком плаще тусклого багрянца. Завидев спустившегося с крыльца ярла, зодчий поклонился, приложив руку к груди:
— Рад приветствовать тебя, князь!
— И я рад тебя видеть, Акинфий. Велю, чтобы подали тебе лошадь.
Зодчий снова поклонился.
Прихватив с собою несколько человек из дружины — не столько для охраны, сколько для солидности, — оба вскочили на коней и поехали к пристани, именно оттуда следовало начинать все прикидки, тянувшиеся, по мнению ярла, уже недопустимо долго.
— Лучше заранее все хорошо просчитать, — словно услыхав мысли князя, повернулся к нему ромей, — чем потом перестраивать.
— Да уж, это так… — согласился ярл. — Только все равно хотелось бы побыстрее.
Встречающиеся на пути прохожие, большей частью мелкие торговцы, рыбаки и смерды, узнавая правителя, поспешно снимали шапки и кланялись. Хельги рассеянно посматривал вокруг — ему не давала покоя недавняя беседа с Ирландцем. И в самом деле, может, не следовало доверять Онгузу? Хитрый он был какой-то, себе на уме, скользкий…
Остановились у пристани. Спешились. Седой Волхов мерно нес свои воды, покачивались у причалов пузатые купеческие суда, клонились к самой воде ивы, в ольховых зарослях кричали сойки. Повсюду уже зеленела трава, яркими солнышками светились мохнатые одуванчики, летали прозрачнокрылые стрекозы и разноцветные бабочки. Не верилось, что где-то совсем рядом, как рассказывал Онгуз, таилось среди лесов старое заброшенное капище с идолами-столбами и костями многочисленных жертв, зарытыми в землю. А еще там была змеиная яма — для особо утонченной жертвы. О капище этом Онгуз слыхал лишь мельком, как-то в разговоре с кем-то упомянул его волхв Малибор, вот, дескать, в старину было такое… Хельги пожал плечами — ну, капище и капище, и что с того? Мало ли кругом капищ? В конце концов, жертвы богам нужно же приносить где-то. Правда, вот змеиная яма… как-то не вяжется она с местными поверьями. Хотя почему нет? Местные люди с уважением относятся к разного рода ползучим гадам — впрочем, их тут только два — уж да гадюка. Велес-бог — это в Киеве он скотий бог, а тут больше змеиный. Покровитель подземного царства. Хотя человеческих жертв он никогда и не требовал, довольствовался петухами и — раз в год — белой кобылой. В Ладоге была пара святилищ с вполне лояльными к новой власти волхвами. Змеиная яма… Чушь какая. Хельги подошел к Акинфию, деловито измерявшему площадь ворот большой деревянной линейкой. Зодчий что-то шептал про себя, прикидывая, какое потребуется количество камней и леса. Ярл не стал ему мешать, спустился к Волхову, встал у самой воды, глядя вдаль, на серо-голубые волны. Где-то далеко, на излучине, возникла темная точка. Ладья? Нет, скорее, рыбацкий челнок. Или вообще — села на воду чайка…
Хельги отвернулся, посмотрел в другую сторону, на пузатые корабли. Кажется, вон тот, крайний кнорр принадлежит Торольву Ногате, прижимистому ладожскому купцу, а вот этот, ближний, с высокими надстройками на носу и корме, украшенными круглыми синими щитами, — судно Ульфа Бондар-сена, гостя из Скирингссал. Опять приплыл купец, привез фризские ткани, франкские мечи, английскую медь. Нужное дело. Ярл с удовольствием оглянулся на Ладогу. После случившегося четыре года назад пожара снова расцвел город, ощетинился высокой стеной, крепостными башнями, разросся мастерскими и кузницами, трехэтажными хоромами, усадьбами, торговыми площадями. Вон даже здесь слышно, как клокочет на торгу людское море. Богат град, красив, могуч! А сунься какой враг? Не только стенами да башнями силен — людьми. Всяк уважал молодого князя за порядок, за силу, за справедливость. И каждый — от богатого боярина до самого распоследнего смерда — чувствовал княжью защиту. Уже больше года, как не рыскали по дальним и ближним лесам разбойничьи шайки — все покорились князю, а кто не покорился… Что ж, приходилось применять силу. Все знали — для-ради Ладоги много чего сделал князь Хельги, и делает, и, дадут боги, будет делать и дальше.
Ярл улыбнулся, прошелся от пристаней вдоль реки. Темная точка, появившаяся на излучине, между тем выросла, переместилась ближе, превратившись в быстро приближающийся челнок. Хельги присмотрелся: в челноке сидели двое — пассажир на носу — лохматый, с перевязанной тряпицею головой, парень, и на корме… сноровисто орудующая веслом златовласая дева в мужской короткой тунике… Ладислава!