— Уфф! — еле вымолвил. — Знатная у тебя еда, Хаскульд-конунг.
Посмотрев на него, киевский князь усмехнулся:
— Во здравие дорогим гостям!
Хельги обмахнулся рукой — в горнице, несмотря на открытую дверь, было жарко. По обе стороны от двери стояла пара гридей: с этой стороны — киевские, в сенях — гости.
— Жарковато! — поблагодарив хозяина, улыбнулся ярл. — Пойду на крыльцо, подышу…
— И я туда ж посейчас выйду, — пообещал Хаскульд. — Посижу вот еще немного…
Хельги-ярл вышел — расслабленный, улыбающийся… Оказавшись в сенях, обернулся к гридям — куда и расслабленность-то вся девалась, и улыбка. Оглянувшись, нагнулся к дружинникам, шепнул строго:
— Слушайте, Дивьян, Лашк… Сейчас вас сменят, поедете по моему приказу на пристань… да чуть не доедете. Встанете у торжища, там народу много, особо приглядываться никто не будет. В переметных сумах — одежка простая, на тебя, Дивьян, как раз налезет. Скинешь кольчужку… Лашк с конями останется, а ты побежишь на Копырев конец, спросишь постоялый двор дедки Зверина…
Услыхав приближающиеся шаги, ярл поспешно вышел на крыльцо.
Лишь ближе к вечеру Хельги и обожравшийся Хаснульф в сопровождении воинов не спеша поехали к пристани. Спустились от Детинца к Подолу, закрывая от шума уши, проехали Жестянницкой улицей, свернули на Кузнецкую, потом — на Оружную, вон и торжище показалось — тоже шума хватало.
— Погоди-ка, — обернулся ярл к Хаснульфу. — А не пройтись ли нам по торжищу? Все одно до ночи долгонько еще.
Спешившись и бросив поводья гридям, Хельги быстро направился к торговым рядам, так что дружинники едва поспевали за ним. Чуть отойдя, ярл обернулся к воинам:
— Пройдитесь по краю площади, поищите наших.
— Так вон же они, княже! — вытянул руку один из гридей. — Точно, наши! Отроки, Лашк с Дивьяном.
Хельги и сам уже заметил молодых воинов, улыбнулся.
— Ну? — спросил, едва те спешились, подбежали.
— Зверина двор отыскали, — коротко доложил Дивьян. — Только нет там Порубора — хозяин говорит, в дальние леса с купцами подался, на охоты повел.
— А Любима, дева?
— Любима-дева сказывала — Ярил на пристанях живет… жил до нашего прихода, с утра на дворе появился, а сейчас где — не знает. Как придет, передаст, что спрашивали.
— Н-да, — ярл неопределенно хмыкнул. Какой-то мужик — низенького роста, чернявый, с окладистой бородой и густой, стриженной под горшок шевелюрой, подойдя ближе, вдруг низко поклонился:
— Здрав будь, не знаю, кто ты, купец али боярин.
— Считай — боярин, — усмехнулся Хельги. — Чего надобно, человече?
— От Копырева конца за отроком твоим иду, — хитро улыбнулся мужик. Дивьян конфузливо отвернулся.
— И что? — покачав головою — ох, Дивьяне, Дивьяне! — насмешливо спросил ярл.
— Отрок твой про Порубора-проводника выспрашивал, так нет его, ушел с купцами. Коли надо куда — скажи только. Проведу, не сомневайся, не хуже Порубора.
— А ты кто ж таков будешь?
— Проводник не из последних, — мужик горделиво выпятил грудь. — В Киеве меня всякий знает. Ерофей Конь кличут.
— Да не нужен мне проводник, — безразлично бросил Хельги.
— А чего ж тогда спрашивал? — удивился Ерофей Конь. — И Ярила еще, Зевоту?
— Ярила? — Ярл скосил глаза. — А он ведь тут где-то должен быть, так?
— Так, да не так, боярин! — прищурился Ерофей. — Хочешь, про Ярила поведаю?
Ярл обернулся:
— Выдать ему куну!
— Куну? — обрадованно переспросил Конь. — Вот дело! Так слушай же, — он понизил голос. — Ярила Зевоту только что при мне схватила теребень Мечислава-людина. Куда потащили, не знаю, но думаю, что в корчму. Куда ж еще-то?
Хельги задумчиво посмотрел вдаль, туда, где отливала густой синевой широкая лента Днепра. Дружинники удивленно переглядывались. Надо же — князь, а запросто разговаривает с каким-то посконным мужичагой, по виду — смердом смердейшим. Удивительно то, необычно, совсем на других князей не похоже. Князь — так гордиться должен, от посконных рыл нос воротить горделиво! А Олег что вытворяет? Самолично глаголет, не брезгует. Странный князь, странный…
Оглянувшись на дружину, ярл усмехнулся, словно подслушал их мысли. Да если б он был обычным викингом, да действовал бы с оглядкой на обычаи, да на веленье богов, разве ж добился бы всего в столь краткие сроки? Вот и сейчас — не стал бы по торжищу рыскать, не послал бы Дивьяна к Зверину. Именно Дивьяна, лесного жителя, это он там, у себя в лесах, был ловким, а тут, в большом шумном городе, терялся, дрожал, словно лист на ветру, хоть и не показывал вида. На то и рассчитывал ярл — если и не отыщет Дивьян никого, так внимание обязательно привлечет нездешностью своей, необычностью. Слишком уж таращится по сторонам парень, слишком уж скован, словно на лбу написано — чужой! Такого да не заметить кому надо? Правда, все ж таки переживал князь, посылая на постоялый двор отрока, — не забыл бы тот громко обещать резану за сведения о тех, кого ищет! Видно, не забыл… Так вот и Порубор отыскался, и Ярил Зевота. Ярил-то ярлу, пожалуй, сейчас нужнее всех — киевлянин, знает все и всех, пронырлив, нахрапист, нагл. Хитер, но ему вполне можно верить — старый знакомец, и немало чего пройдено вместе. Именно такой человек и поможет быстро разобраться в том, что творится сейчас в Киеве. Где на самом деле Дирмунд, да почему так много волхвов, да что говорят о пришельцах и почему — именно так? О том не расскажут ни самому Хельги, ни Хаснульфу, ни даже Дивьяну с Лашком. А Ярил свой, местный. Тем более — свой в кругах шпыней да татей, а уж те завсегда больше обычных людей ведают. Нужен был Ярил новгородскому князю, верный, пронырливый, хитрый, такой, что в любое игольное ушко влезет и, что самое главное, обратно вылезет. Неужто достал-таки его Мечислав? Ах, как не вовремя! Не вовремя… Не вовремя?
— Едем в шатер, — махнул дружине Хельги. — Чай, не вечер еще. Не вечер.
Проходя мимо длинного стола, Мечислав-людин внимательно осматривал корчму, тускло освещенную дрожащим пламенем дешевых сальных свечей. У стены, на лавках, вольготно расположились колпачники, сбитенщики, тати, даже головники, из тех, что орудуют ножом в темных переулках, проливая невинную кровь. Впрочем, кто ее только не проливает? Вон хоть те же волхвы, что сидели своим кругом близ очага. Облакогонители, чаровники, кобники — гремят костями на шеях, жадно заедают брагу жареным мясом, спорят о чем-то, ругаются. Все не простые волхвы — над другими начальники. Главного дожидаются, бровастого Вельведа, что, говорят, пользуется поддержкою Дирмунда-князя. Дирмунд, Дир… И что толку теперь в его поддержке, коли Аскольд давно отстранил его от власти? Все меньше бывал Дир в Киеве, все больше ошивался в лесах, и что там делал — ведали одни боги да волчьи стаи. От той деятельности Мечиславу не было ни жарко ни холодно. Аскольдовы вот доставать стали, примучивать — плати, говорят, мыто! Плати… Попробовали б они такое сказать, коли б была у Дирмунда сила! Хоть и пытается вернуть былое князь, да что-то не очень получается. То ли Хаскульд-Аскольд слишком силен, то ли сам Дир что-то не то делает. Волхвов собирает, бездельников, годных разве что на то, чтобы именем богов пудрить людям мозги. Знавал Мечислав нескольких кудесников, да хоть того же старика Колимога — тот еще выжига, за просто так слова не скажет.