— Кажется, неплохо ты придумал, Яриле, — выслушав его несколько сумбурную речь, улыбнулась девушка. — Постоялый двор… Порубор жаловался — инда б и отдохнули б охотнички-гости, да негде. Вот, будет теперь — где…
— Хорошо б близ дороги дворище поставить, — вслух рассуждала Любима. — Иль хотя бы дорожку к нему провести, чтоб купцы знали — вот и еще лишний навар, вернее, совсем не лишний. Однако… — Она вдруг смешно сморщила нос. — Однако лесных шишей-лиходеев в округе полно, чай…
— С ними договоримся, — мотнул головой парень. — Я многих с Почайны знаю, а все больше с тех краев лиходейничают. Придется и им отстегивать долю малую, иначе пожгут дворище… Ой, Любима! — Он всплеснул руками. — Ну и размечталися ж мы. Дворище! Да с амбарами, да с конюшней. Еще ведь и простой заимки нет, да и место не присмотрено даже.
— Присмотришь, — усмехнувшись, кивнула дева. — Батюшке покуда говорить не будем, а как пойдут дела — вот уж тогда поглядим, как он тебе откажет. Да еще ежели ты сватов хороших отыщешь…
— Да, — Ярил вздохнул. — Есть у меня знакомцы важные, да покуда все в Ладоге.
Любима засмеялась:
— Ничего. Дело-то наше не быстрое. Кто знает, как еще все обернется? Ты тут Порубора и пожди, в избенке его. Чай, холодно у реки-то?
Зевота пожал плечами:
— Да не так холодно, люба, как сыро. Почитай, вода у самого очага плещет.
С момента приезда из Ладоги Ярил жил на пристали, в небольшой хижине, выстроенной еще летом артельными плотниками, многие из которых — да почти все — зиму проводили дома. Не только киевские были люди, но и смоленские, и изборские, и даже с ростовской земли. Народ все умелый — корабельщики. Ладью починить-сладить, причал обложить бревнами — на все руки были. Сейчас вот придет весна — тогда и потянутся заказчики — с ладьями, с починками, потом и заморские гости явятся, ромеи, в общем, до осени прожить можно. А к осени, чай, и заимка уже будет. Вот, с Порубором переговорить только. Насчет места.
— В избенке, говоришь, подождать? — Ярил поднял глаза. — А батюшка твой не разгневается?
— Да он и не прознает! А что очаг разожжен будет, так скажу — Порубор самолично просил натопить к возвращению. Ну, что сидишь? Пошли, пока батюшка не проснулся. А Порубор, может, уже и придет ближе к ночи. Эвон, снег-то хлещет, какая тут охота!
Избенка Порубора — маленькая, вкопанная в землю хижина с глинобитным полом и полукруглым очагом в углу — была выстроена на заднем дворе, за амбарами. Зверин тому не противился — парень все ж, хоть и дальний, да родич, к тому же — проводник изрядный, с богатейшими людьми знается!
— Ну, вон, — открыв дверь, кивнула Любима. — Тут и дровишки припасены, и светильник. Ты пока очаг разжигай, а я к вечеру поесть принесу.
Чмокнув парня в щеку, девушка убежала. Ярил проводил взглядом стройную фигурку в красной тунике и, сглотнув слюну, занялся очагом. За время отсутствия хозяина хижина выстыла и отсырела, не хуже той, что у пристани. Однако у этой имелось очень и очень большое преимущество — Любима была совсем рядом!
Едва повернувшись — тесновато кругом, — Ярил отыскал у очага огниво, солому и сухие куски бересты. Высек искру — занялось веселое желтое пламя, потянулся от очага легкий дымок, полез в нос, растекся по стенам. Чихнув, юноша вытащил из волокового оконца заслонку, зажег в глиняной плошке сальный светильник и уселся на лавку, вернее, на узкий сундук, положив локти на стол. И только после этого с любопытством оглядел тесное помещение. Очаг, и тут же — чуть не впритык — стол, сундук, напротив — какие-то полочки у самой крыши — вот и все Поруборово богатство. Любопытствуя, Ярил, привстав, потянулся к полке, захватив несколько кусков пергамента и выделанной бересты. На них были изображены реки, деревья, звери. Даже и подписано что-то мелкими буквицами — глаголицей. Ярил сощурил глаза — кое-что понимал в грамоте, прочел по слогам:
— По энтой дороге токмо зимою, а по весне нехорошо вельми. Сказано Велимиром-гостем.
Рядом были нарисованы деревья и звери — бобер, лось, кабан.
— Молодец, отроче! — поглядев грамотки, восхитился Ярил. — Все свои угодья метит, да не только те, что сам ведает, а и с иных слов.
Вообще же, Зевота сильно уважал Порубора, дальнего Любимина родича. Несмотря на младой возраст — парню не было еще и шестнадцати, — Порубор уже снискал себе популярность в кругах средней руки купцов и ремесленников, иногда желавших развлечься охотою, — все звериные тропы отрок знал. Такое впечатление, с детства, и знания свои умножал, справедливо полагая, что именно они его и кормят. Значительную часть доходов отрок тратил на одежку, Ярил даже подшучивал — «ровно девица». Порубор не обижался, говаривал мягко:
— Нет, не прав ты, Яриле. В моем деле одежка не меньше звериных угодий стоит. Не один я места окрестные ведаю — и многие так же. И кого же люди важные в проводники возьмут? Думаешь, первого попавшегося? Мурло нечесаное в рубище? Этакой заведет… Нет, по одежке сперва встречают! Красива на мне рубаха, да плащ аглицкий алый, оно и видно — человече изрядный, не шпынь какой-нибудь.
Наблюдая, как пляшет в очаге огонь, Ярил разлегся на сундуке. Да, хороший парень Порубор, да и нужный. И его в долю взять — а как же?
Во дворе послышались чьи-то шаги. Порубор? А больше — кому? Ну, наконец-то! Вскочив с сундука, Ярил бросился к двери…
— Вятша? — Он недоумевающе взглянул на хмурого русоголового парня. — А где же…
— Не пришел еще Поруборе, — усмехнулся Вятша. — Я вот решил его навестить, а Любима сюда послала, с лепешками да кашей… — Он поставил на стол большое деревянное блюдо. — Квасу, сказала, попозжей сама принесет.
— Ну, поедим, что делать. — Ярил потер руки. — Ты чего такой смурной, парень?
— Девчонка моя пропала, Лобзя, — отрок вздохнул. — Третьего дня по хозяйкиному велению в Киев послана. До сих пор нет. Заходил к Мечиславу-людину, тот сказал — сразу и ушла дева, сукна штуку забрав — затем ее и посылала хозяйка.
Зевота покачал головой:
— Так, может, в лесах где-нибудь заплутала? Мало ли…
— Вот потому Порубор мне и нужен, — кивнул Вятша. — Коли что — всяко сыскать поможет.
— А давно ты с усадьбы?
— Да с утра ушел, раненько…
— Так, может, и дома уже твоя девица?
— Может, и дома, — посмотрев на Ярила враз погрустневшими глазами, тихо ответил Вятша и еще тише добавил: — Только мне-то теперь туда ход заказан.
Зачем-то оглянувшись на дверь, он рассказал Зевоте обо всем, что случилось с ним утром. Потом лениво поковырялся ложкой в каше и снова посмотрел на Ярила:
— Совета у тебя попрошу, друже. Ты ж человече бывалый.
— Бывалый-то бывалый, — усмехнулся Ярил. — Да только и мне шастать без нужды по Киеву — живота лишиться. Мечислав-то — недруг мой давний, да ты и сам то ведаешь. Но ты не журись, Вятша, ужо знакомцев про деву твою поспрошаю. Мало ль — в городе где-нибудь задержалась.