— Мерсия — это такая страна там, в Британии…
Ярил отвернулся. Углубившись в лес, прошел еще немного, остановился, прислушался. И замер, услышав совсем рядом чьи-то шаги! Нащупав за поясом нож, Зевота затаился за деревом. Вокруг стояла тишина, прерываемая лишь хлопаньем крыльев ночных птиц да утробным болотным бульканьем. Показалось? Нет — вон хрустнула веточка, переломилась под чьей-то ногой. А вот прямо перед носом Ярила прошмыгнула к костру быстрая легкая тень.
— Ах ты, гад.
Затаив дыхание, Ярил неслышно пошел следом, улучил момент, увидев застывшую тень на светлеющем фоне неба, навалился — стремительно, словно рысь, спеленал поясом, чувствуя, как изо всех сил старается вырваться из его объятий неведомый лесной тать.
— Что там за шум, Яриле? — неожиданно спросили из темноты. Зевота вздрогнул, но тут же усмехнулся, узнав знакомый голос:
— Ты, что ль, Михряй?
— Я. Тебя вот сменить послали.
— Ну, сменяй… Осторожней, тут, в лесу, рыщет кто-то. Сиди тихо, как мышь, ежели что — кричи.
Свистящим шепотом дав отроку необходимые пояснения, Ярил пнул пленника:
— Пошел, тать!
Тать — а куда деваться? — поплелся к костру, шмыгая носом. Ярил несколько раз останавливался, прислушивался. Нет, вроде больше в лесу никого не было.
— Ты что, один, что ли?
— Один, — неожиданно тонким голосом отозвался тать.
Зевота повеселел:
— Ну, шагай давай, чего встал? Встречайте, други! — Выйдя к костру, он вытолкнул пленника вперед.
— Ох, ничего себе! — удивленно воскликнул Овчар. — Девка! Так вот ты как сторожил, Яриле.
Под приглушенный смех присутствующих Ярил смущенно оглядел татя. И в самом деле — девка! Довольно высокая, худенькая, в каком-то рваном рубище, глаза — так и зыркают.
— Откуда ты здесь, дева? — Никифор посветил ей в лицо головней. Девушка отшатнулась.
— А-а, я, кажется, ее знаю, — поднялся на ноги Найден. Подойдя к пленнице ближе, взглянул пристально: — Ты не Борича ль Огнищанина челядинка будешь?
Вместо ответа девчонка вдруг рысью прыгнула на него, целясь связанными руками в горло, и повалила молодого тиуна прямо в костер. Найден закричал от боли. Шипя, разлетелись вокруг искры.
— Ты так и не смог найти мне подходящую жертву, Истома Мозгляк! — сверкая глазами, гневно бросил друид. Поднялся с лавки, заходил по клети, согнувшись и заложив за спину руки. Новое обличье его — молодой бритоголовый парень — было, пожалуй, более жутким, нежели обличье Дирмунда Заики. Тень друида зловеще кривилась в чадящем пламени светильника, рисуя на бревенчатых стенах дрожащие колдовские узоры.
— Может быть, этой жертвой хочешь быть ты? — внезапно остановившись, спросил друид.
Истома попятился.
— Что с дружиной? — Дирмунд вдруг резко сменил тему.
— Сегодня с утра отправилась по Волхову к Рюрику, — переводя дух, четко доложил Мозгляк. — В Ладоге осталась лишь малая часть, на воротах и башнях.
— Отлично! Где Хельги?
— Ушел с дружиной.
Друид рассмеялся:
— Ушел с дружиной? Глупец! Впрочем, викинги все такие. Кого же он оставил за себя?
— Воеводу Конхобара.
— Кого?!
— Того, кого называют Конхобаром Ирландцем.
— Ах, вот как. — В глазах друида вспыхнули мстительные огни. — Вот и пришла пора нам посчитаться, Конхобар, — тихо произнес он. — К сожалению, ты даже не будешь знать, кто делает тебе подлости. Что ж, придет время — узнаешь.
Он обернулся:
— Итак, дружина с ярлом ушла к Рюрику, в Альдегьюборге — воинов чуть. Что это значит, друг мой?
— Не ведаю, княже.
— «Не ведаю»! — передразнил друид. — Я думал, ты вроде не глуп, Истома. Это значит, что все Приладожье, все дальние хутора — наши. Ты понял меня?
Истома ухмыльнулся:
— Кажется, понял, князь. Ты хочешь сказать, настала пора Лейва?
— Его пора давно уже настала, — нахмурил брови друид. — А тем более — сейчас. Я сам поеду туда и возглавлю дружины, что, думаю, уже появились волею Лейва. Появились, друг мой?
Истома поспешно кивнул. Хоть он и не обладал точными сведениями в этом вопросе, но здраво рассудил, что гораздо лучше, если за все будет отдуваться Лейв.
— Ну, вот и славно. — Друид потер руки. — Я зажгу в окрестных лесах пламя. Пламя войны и великих кровавых жертв! Ты знаешь туда дорогу?
— Знает Лютша, посланник. Как раз завтра он должен быть здесь.
— Очень хорошо. С ним я и уйду к Лейву. И пускай этот глупец Хельги ищет у Рюрика воинской славы. По возвращении он не узнает своего тихого края! — Дирмунд глухо расхохотался. — Пока еще тихого. Вот тогда-то мы и встретимся с ним. Ирландца оставляю на тебя, Истома. Устрой ему тут веселую жизнь. Как корчмарь, верен?
— Себе на уме, князь.
— Гм… Ну, пусть так. Итак, завтра в путь. Завтра ночью… Сегодня же позаботься о жертве, ты хорошо все понял, Истома?
Мозгляк поклонился:
— Будет исполнено, князь.
На улице светлело, и он, простившись, поспешно покинул клеть. Знал — друид не любит, когда кто-нибудь видит, как его дух покидает тело. Чужое тело. Истома передернул плечами и потер оцарапанное запястье. Сучка! Та шальная девка, на которую он наткнулся у пристаней, вчера ночью, когда шарился там в поисках попрошаек для жертвы. Конечно, можно было бы и купить — серебро было. Да только жалко было тратить, хоть и без того немало уже прилипло к рукам, если так и дальше пойдет… Истома довольно прищурился, поймав себя на мысли о том, что ждет с нетерпением отъезда Хозяина. Да и зачем он тут нужен, Хозяин? Они и с Ермилом Кобылой действовали неплохо. По крайней мере, уж себе не в убыток — точно. Так что, купить все ж таки кого у ромейских торговцев людьми? Или поберечь серебришко? Пожалуй, стоит все-таки купить, рыскать тут по ночам — себе дороже. Хватит, нарвался уже на какую-то тварь — едва не убила. А может, поспособствует чем новый знакомец, тиун Борич? Мало ль, холоп там какой завалящий или челядин. Оценив по достоинству только что пришедшую в голову мысль, Истома Мозгляк улыбнулся и, свернув в противоположную от пристани сторону, зашагал к дому Борича.
Бурая болотная гладь, покрытая кочками и редкими худосочными деревцами, на подъемах сменялась сушью, затем снова тянулось трясина с вязкой, шатающейся под ногами гатью и отвратительно зудящими комарами, на которых никто не обращал внимания, все смотрели под ноги — не утонуть бы. Бывали случаи — сколько хочешь. Идущий впереди Найден шагал уверенно, почесывая иногда обожженную руку. Кривился, но, оборачиваясь иногда, улыбался, подмигивал Малене — так звали ту сероглазую девушку, челядинку Борича, что едва не сожгла его в костре прошедшей ночью.