— Здравствуй многая лета, Олег Иваныч, гость дорогой! — вбежал в келью Гришаня, рад был Олегу — видно.
— И ты здрав будь, — кивнул «дорогой гость». — Все глумы да кощуны выписываешь?
— Ну, ты как Иона заговорил, иль Феофилакт-игумен… — рассмеялся отрок. — Не сердись, кваску вот выпей… Или хочешь медку стоялого?
— Откуда у тебя медок стоялый, пианица? — удивился Олег Иваныч. — Впрочем, плесни чарочку!
— То не у меня, — наливая гостю из большой баклаги, смущенно пояснил Гришаня, — то от встречи с ливонским рыцарем Куно осталось — ты его знаешь — ездили мы с ним на встречу — я толмачил. Ну, и осталось — прихватил, чего добру зазря пропадать? Сам не пью, так вот тебя угощу. Вкусно?
— Ядрено!
Олег Иваныч вытер бороду рукавом, крякнул. Не спрашивая Гришаню, налил себе еще.
— Пимен-ключник про тебя пытал намедни, — обернувшись на дверь, тихо сказал отрок. — Нехорошо пытал, корявисто: все вызнать хотел: кто ты таков, да откуда взялся, да что на Паше-реке делал…
— Хм… Пытал, говоришь? А ты что?
— А я что? Все как есть обсказал — что человек ты непростой, роду не мужицкого, землица у тебя была на Обонежье, да, почитай, всю пожгли ушкуйники — вот и пришлось тебе в Новгород идти, счастья искать на старости лет. Про ушкуйника Олексу еще Пимен выпытывал, не знаешь ли ты, мол, чего — я сказал, что не знаешь… Ведь так?
Олег кивнул. Очень не понравился ему пристальный интерес ключника к его персоне. Да и сам Пимен — владычный ключник — не вызывал особого доверия: черен был да носом горбат — на грека больше походил, не на русского. Хотя, слышал Олег и это, службу его у Феофилакта одобрял — как, интересно, прознал про то? — и сильно не любил московитов, может, от большой любви к Новгороду, а может, и по личным каким причинам.
— Все правильно сказал ты, Гришаня, — еще раз кивнул Олег Иваныч. — А ежели еще Пимен, иль еще кто, про меня расспрашивать будет — шепни!
Пимен вызвал его дня через два. Вечером вызвал, поздненько — уж и небо вызвездилось — ночи темнее стали. Прислал лодку с гребцами. Встретил ласково, сбитнем угощал, улыбался, про жизнь расспрашивал. Хорошо беседу вел, настойчиво — «легендированный допрос» называется.
Олег Иваныч — хоть и профессионалом был — чувствовал себя неловко, особенно когда дело касалось его «прежней» жизни. Путался в названиях деревень, в новгородских землях, даже — в церковных праздниках. Ничего толкового не мог рассказать и об ушкуйнике Олексе, не знал просто. Знал только, что очень интересовались Олексой Тимоха Рысь да козлобородый Митря. Вернее, не столько Олексой интересовались, сколько сокровищами его, неизвестно куда пропавшими. Господи! А не эта ли тема так интересует святого старца? Ишь, как подобрался весь, когда речь зашла о шильниках. Выслушав, отпрянул недовольно, посмотрел недоверчиво. Олег Иваныч хорошо понимал его — сам бы такому подозреваемому, который в «трех соснах» путается, ни в жисть не поверил. По «сто двадцать второй» тормознул бы для острастки, в ИВС бросил, оперов знакомых бы попросил человечка своего подсадить, послушать. Глядишь, что и выплыло бы. Так бы просто не отпустил.
— Что ж, мил человек, — притворно вздохнул Пимен, — иди покуда. Как вспомнишь чего — скажешь.
Хм… Интересно, как это — «иди»? Что, Пимен глупее паровоза? Ан нет! Схватили тут же, едва вышел за порог палаты. Профессионально схватили, грамотно. Двое — за руки, третий — шпагу рванул, аж пояс затрещал, четвертый с пятым подстраховывали, мало ли что, вдруг задержанный сопротивление окажет представителям власти?
Олег усмехнулся. Ага, как же! Один против пятерых — это надо полным идиотом быть или Шварценеггером, впрочем, различий тут мало.
Лучше спокойно подумать, как из этой передряги выпутаться. Все-таки он теперь при должности. Правда, на частной службе, но ведь Феофилакт-игумен не так уж и мало в Новгороде значит. Значит, и «житий человек» Олег Иваныч в Новгороде не последний и расправиться с ним втихую будет затруднительно даже для Пимена. Тем более что незаконно все это, да и смысла в расправе для ключника нет никакого, потому — вряд ли он будет обострять обстановку. Пимен совсем не производил впечатления глупого или неуравновешенного человека. А законы новгородские нарушил ключник — по законам тем никто не мог быть арестован без суда, а подлежащий суду обязательно через приставов судебных извещение об том получал, и ежели к суду не являлся, то посылалось другое извещенье, а затем и третье — уж потом только приволочь могли — и то осторожненько, чтоб не помять никак по пути — пытки-то обычно не применялись.
Вышли на улицу — вызвездило — впрочем, на востоке уже алеет, и небо заметно посветлело, вот-вот — и пропадут звезды, останется только месяц — светлый, полупрозрачный, серебряный. Вокруг тишина, слышно лишь, как перекликаются стражники на башнях. Воздух свеж — дыши, не надышишься, с Волхова туманная дымка стелется.
Сначала прошли в кузню — уже и огонь развели, когда только успели, шильники? Кузнец — угрюмого вида детина ловко сковал руки Олега тяжелыми, крепкими даже на вид, цепями. Хорошенькое дело… Так и шли дальше — под унылое звяканье. Вот он какой, пресловутый звон кандальный!
А вот и поруб. Местный аналог изолятора временного содержания. Дверь из кованого железа, полуподвал, довольно просторный, но душно, потому как народу — под завязку. На земляном полу сено. Хорошо, хоть не очень сыро.
Улегшись в углу, меж двумя мужиками в поношенных зипунишках, Олег Иваныч поворочался немного, пытался придумать что-нибудь, выстроить, так сказать, план действий. Хорошо бы знать, чего Пимену надо. Сокровища ушкуйника Олексы? Так про них ни черта не знал Олег Иваныч, да и вообще — из всех сокровищ в том краю только монеты серебряные видал… и те, судя по всему, — фальшивые. А не в них ли дело? Что б придумать-то?
Ворочался, ворочался Олег Иваныч — да и уснул, так ничего и не придумав. Спать уж очень хотелось. А когда проснулся…
Когда Олег Иваныч проснулся, судя по галдению вокруг, был уже день. Соседи по узилищу занимались кто чем. Кто разговаривал, кто азартно играл в неведомо как пронесенные кости, кто валялся на соломе, устремив обиженный взгляд в потолок. В противоположном углу, у двери, кто-то громко жаловался на жизнь… А рядом с Олегом… Рядом с ним, на соломе, сидели его старые знакомцы — купец Иван Костромич и профессиональный воин Силантий Ржа. Вот те раз! Эти-то как здесь?
Олег Иваныч продрал глаза, приподнялся.
— Матерь Божья? Неужто ты, Иваныч?! Жив-невредим! Глянь-ко, Силантий, — и кафтан на ем новый!
Олег тоже был рад встретить Ивана с Силантием. Обнялись, звеня цепями, поколотили друг друга по плечам, уселись, заговорили. Вообще-то, тут не принято было слишком интересоваться — кто здесь и за что. Тем не менее Олеговы знакомцы наперебой принялись жаловаться на полнейший произвол новгородских властей.
— Ни за что, ни про что взяли, закон нарушив изветно! — размахивая руками, кричал Иван Костромич. Ему поддакивая, кивал черной окладистой бородой Силантий: