Перекреститься на икону в углу застигнутый врасплох Яроха не смог — помешала острая сабля, приставленная многоопытным Панфилом Селивантовым к его морщинистому горлу. Да и речь-то свою Яроха произносил, опасливо косясь на сей незатейливый образец холодного оружия, широко распространившийся в те времена от Татарии до Польши.
— Звали, дядько Ярох?
— А! Иди, иди сюда, пащенок.
Схватив за ухо прибежавшего пацаненка, Яроха подобострастно подвел его к шляхтичу.
— Вот, панове… Забирайте, делайте с ним, что хотите, а я уж все, что знал, сказал… да и корова у меня с утра не доена… вон, мычит, в хлеву-то!
Яроха махнул рукой, дескать, можете хоть в пруду утопить пацана, а от меня отстаньте… тем более корову доить пора…
Ну, забирайте так забирайте.
Опустив голову, поводырь зрячего кобзаря понуро поплелся на улицу. А как только вышел — неожиданно дал такого стрекача!.. Если б не умение синьора Гвизольфи ловко метать аркан — ушел бы.
— Ну, говори, пся крев, а не то…
Пан Ольшанский тряхнул пацана за грудки.
— Не губите, панове! — размазывая сопли по щекам, громко заплакал тот. — Они сказали, что зарежут… если болтать буду…
— Ну, они когда еще зарежут, — Ольшанский зловеще проверил ногтем остроту сабли, — а мы — уже сейчас… И не просто зарежем — на куски изрубим. Сказывай, песий сын, давно ль с кобзарем тем знаешься?
Собравшись с духом — а деваться некуда, грозные глаза шляхтича не обещали ничего хорошего — мальчишка, поминутно шмыгая носом, поведал, что кобзарь нанял его третьего дня, за две полушки — непомерные деньги для нищего деревенского парня. О том, что кобзарь вовсе не слеп, да и вообще — никакой не кобзарь, пацан, конечно, знал. Ничем особенным они в Троках не занимались — так, сшибали по-легкому деньгу у доверчивых городских лохов, только вот в последний день, вчерась…
Пацан замялся, опасливо косясь на саблю.
— Говори, говори, чего замолк?
— А не зарубишь, ясновельможный?
— Больно надо саблю об тебя поганить! Говори, хлопья крев, да не дай боже, слукавишь, ох, тогда лучше б и не родиться тебе вовсе!
А вчера у мошенников вышла осечка с заработком. Как увидал кобзарь в корчме нелитовских людей — так сразу ж на них стойку сделал, словно пес охотничий. Как зачалась ссора — обрадовался, велел поводырю скорей двух своих людишек позвать, что рядком всегда ошивались — типа охрана. За отроком все следили: как чуть поотстал он — мешок на голову набросили — и в телегу с сеном. В Ярохину корчму приехали, поужинали, да, не переночевав, поскакали дальше. Куда — бог весть. По Смоленской дороге куда-то…
— Все сказал?
— Все, панове, вот, истинный крест — все! — пацан истово перекрестился по-православному.
— Ну, проваливай тогда, пся крев!
Проводник не заставил повторять эти слова дважды — только пятки сверкнули. Что ж, действительно — легко отделался.
Куда теперь? А туда… По Смоленской дороге… Те с ночи выехали — догнать можно. Вот только…
— Ребята, вы как?
— С тобой, пан Олег! Поскачем, развлечемся — ништо!
— А ты, Панфиле? Чай, и поважнее есть заботы…
— Да что ты спрашиваешь, скачем!
Ну, хоть с этими повезло.
Панфилу Селивантову, как и Олегу Иванычу, очень не понравилась вся эта история с пропажей отрока. Было ясно, что интерес этот далеко не обычный, разбойничий. Нет, тут сильно пахло политикой. И та засада, в лесу, под Полоцком. А не звенья ли это одной и той же цепи? Пытались помешать новгородскому посольству добраться в Трокский замок, явно пытались. Не добившись своей цели — решили проследить… те же, или другие, уже в Троках ждавшие. Теперь узнают от пленного, о чем говорили. Вернее — не договорили. Московиты? А может, ливонцы? Или татары, псковичи? Нет, скорее всего, московиты. Хотя все могут… Поди узнай. Вот если бы удалось отбить обратно Гришаню…
— Панове, гляньте!
Сбавив ход, Ольшанский подъехал к высокой березе, рядом с которой ветер разносил запах кострища. Недавно затушенного, свежего, на небольшой полянке средь кустов боярышника, за березой. На ветках кустов висели гроздьями красновато-бурые ягоды. Олег Иваныч протянул руку… Нет, не ягоды были то — запекшиеся капельки крови…
— Недавние, — растерев кровь между пальцами, тихо произнес Панфил. — Засохнуть еще не успели… Так что догоним!
Вокруг стояли леса — густые, непроходимые, дикие. Не верилось, что где-то совсем рядом — королевский замок. Усыпанная мерзлыми коричневатыми листьями дорога тянулась средь пологих холмов, поросших осиной и хвойником. Терялась в глухих чащобах и снова выскакивала в перелесках. Следы копыт довольно четко отпечатались в промерзлой грязи — преследователи были на верном пути. Одно лишь угнетало — успеют ли?
Да и скакать было довольно утомительно — по крайней мере, для Олега Иваныча — хоть и привык он на пути в Троки проводить в седле почти целый день, однако ж ехали тогда все ж не с такой скоростью, как теперь. Летела из-под копыт грязь, били в лицо колючие ветки.
Скакавший впереди шляхтич вдруг придержал коня. Обернулся, приложив палец к губам. Олег Иваныч и синьор Гвизольфи, подъехав к нему, прислушались… Где-то чуть в стороне от дороги слышались приглушенные голоса. Тянуло дымком…
— Там они, пся крев! — Ольшанский кивнул на поросшую густым мелколесьем балку, тянувшуюся параллельно дороге слева.
Привязав коней, Олег Иваныч и Панфил с итальянцем последовали вслед за паном Кшиштофом. Заросли дрока, орешник, маленькие — в полсажени — елочки. Меж них-то и поползли болотными змеями шляхтич с Олегом Иванычем. Гвизольфи и купецкий староста решили пробираться с другой стороны. Исчезли — только их и видали.
Заросли подходили к самому краю балки, полностью скрывая ее от посторонних взглядов, так что если б не костер да не разговоры шильников — вряд ли б их вообще заметили.
В песке горел-разгорался небольшой костерок из мелко нарубленного хвороста. Умело сложенный, он почти не дымил, давая оранжевое жаркое пламя. Перед костром на корточках сидел давешний кобзарь — пожилой, но еще вполне крепкий мужик с сивой окладистой бородой и маленькими близко посаженными глазками, разумеется, вполне зрячими. Высунув от усердия язык, он деловито калил на огне конец кривой сабли, время от времени бросая хищные взгляды на валяющееся рядом на земле тело. Олег Иваныч сразу узнал Гришаню. Связанный по рукам и ногам, босой, с окровавленным лицом, отрок лежал на спине, глаза его неотрывно смотрели в холодное ноябрьское небо, наполовину затянутое плотными беловато-серыми облаками.
Два других бандита — молодые парни в стеганых тегиляях — отошли от костра к елкам. Приспустили штаны, мочились…
— И пошто токмо остановились? — спросил один у другого. — Нешто надобно зря время терять?