Изумленный Тим буквально прилип к фургону и потратил остатки сил на то, чтобы разобраться, в чем там дело. И пришел к выводу, что за пушкой тоже кто-то есть, но «унюхать» его невозможно. А значит, и поразить — тоже. Цель, которую не брал «на нюх» Тим, не заметил бы и проигнорировал даже шарик. Наконец-то Проект усадил возомнившего о себе экстрасенса Костенко в лужу по всем статьям.
Геопатогенная зона под домом помнила Тима и была к его услугам. Но врезать ее излучением по фургону, чтобы все там внутри к чертовой матери расплавилось, означало тут же впасть в энергетическую кому, столько для этого потребовалось бы усилий. Вконец расстроенный, Тим отступил. Он совершенно вымотался, у него не хватило пороху даже на то, чтобы вломиться переночевать в чью-нибудь квартиру. Ему отказывались повиноваться даже бублики, жизненно необходимые для подпитки следящего контура. Тим был подавлен, у него опускались руки. И он отлично знал причину депрессии. Ему было страшно идти на встречу с Ольгой.
Девчонка-зомби с многослойной психикой ужаснула его так, как не пугали даже ночные голоса, когда он впервые услышал их год назад. Вервольф из повторяющегося кошмара, жуткий зверь, с которым, быть может, Тиму еще предстояло встретиться, не заставлял его так дрожать и бояться. До Тима вдруг дошло, что он больше никому на свете не может доверять. Раз его дар не безупречен, раз некоторые категории зомби не определяются методами пси, то самым разумным для Тима было бы немедленно оборвать все свои прежние контакты и бежать. Желательно — из страны, а еще лучше — на какую-нибудь другую планету.
Потому что теперь в любой момент самый близкий человек мог измениться в лице и ударить Тима сзади по голове. Может, один раз, другой, третий удастся вовремя отскочить. Но однажды «щелчок» следящего контура запоздает. И тогда — психотронная пушка, которую не взорвешь даже сотней шариков, и экранированный человек за ее пультом, которого не «укусишь». И конец всему.
Тим ежился от ночного холода на грязной лестнице в сыром подъезде, грыз ногти и мучительно искал выход. К рассвету он впал в отчаяние. Утром решил — будь что будет. Пришел на вокзал, дождался Ольгу и сказал:
— Здравствуй, солнышко.
А теперь он спал, и его изголодавшееся поле, живущее во время отдыха само по себе, жадно тянуло на себя энергию, откуда только могло. К счастью, ехать нужно было всего полчаса, и энергетический «пылесос» не успел выйти на режим. Ведь ближе всех к нему была та, у кого Тим совсем не хотел воровать энергию. Теплая, сильная и дружественная женщина, которая любила Тима и которой он доверял.
Точнее, рискнул довериться.
5 мая — 14 мая, 20 августа 1991 года
— А что ты скажешь, если я попрошу разрешения здесь… э-э… задержаться? — спросил Тим в воскресенье ближе к вечеру.
Ольга приподнялась на локте и заглянула ему в глаза. Закатное солнце через окно светило ей в спину, и Тим невольно улыбнулся, таким прекрасным было лицо девушки в ореоле горящих золотом волос.
— Да запросто… — произнесла она задумчиво. — Мои сейчас заняты, раньше чем через месяц они сюда носа не высунут. Поесть я тебе приготовлю чего-нибудь впрок, магазин в поселке, ты знаешь где. Сейчас барахло отцовское разберу, подберем тебе одежонку, не будешь же ты в одном и том же ходить.. А у нас в агентстве затишье, я смогу приезжать часто, ехать удобно… Деньги есть у тебя?
— Есть немного, на какое-то время хватит.
— Ладно, придумаем что-нибудь. Слушай, а твои? Они вообще в курсе, что происходит?
— Ну как тебе сказать… С матерью я на днях по телефону говорил. Она думает, что я ложусь в этот самый Институт на обследование. Рада безумно. Так что, допустим, неделю они беспокоиться не будут. Вот ведь дал бог родителей, а?
— Это ты их довел, милый. Извини, но ты кого хочешь сломаешь…
— И тебя?
— И меня. Ладно, не будем.
— Извини.
— Ничего. — Она прильнула к нему всем телом и мягко поцеловала в небритую щеку. — Колючка моя любимая… Знаешь, я отпрошусь, пожалуй, и в среду вернусь сюда до конца недели. Может, порисую немного, тряхну стариной. Здесь так тихо…
— Здесь действительно тихо.
— Ну а что ты хочешь, это же старые дачи, еще довоенные. Большие участки, люди спокойные. Ты соскучился по тишине, да?
— Понимаешь… — Тим сел на кровати и, обхватив себя руками за плечи, уставился на закат. — Здесь во всех отношениях тихо. И очень чистое место по энергетике. Никаких отвлекающих факторов, никакого мусора. Отношение сигнала к шуму почти нулевое. А мне очень нужно один интересный сигнальчик как следует «обнюхать»…
— Ты что-то чувствуешь?
— Помнишь, как-то однажды… Ну, когда меня по голове трахнули. Я тогда сказал тебе, что мечтаю — прилетела бы тарелка и забрала меня отсюда к едрене-матери…
— Да, — прошептала Ольга, вглядываясь в его лицо.
— Ты не передумала? Насчет того, чтобы я взял тебя с собой?
— В чем дело, Тим?
— Понимаешь… А, ч-черт! — Тим откинулся назад и твердо посмотрел ей в глаза. — В общем, мне нужно здесь отсидеться вовсе не потому, что я боюсь Проекта. Я за эти дни, спасибо тебе, набрался сил. Я в отличной форме. Вот, смотри. — Он протянул вперед ладонь, слегка напрягся, и через несколько секунд в его руке проступили очертания белого с голубым бублика.
Ольга чуть отстранилась. Она все еще не могла привыкнуть к тому, что ее возлюбленный немножко не в себе.
— Что это? — спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Как сказал бы один мой знакомый биоэнергетик, это тороидальный микролептонный кластер. Но поскольку я не доктор физматнаук, то называю эту штуку бубликом. Вполне безобидная форма материи. Даже полезная. Заряжает батарейки. Я их за эти два дня штук сто, наверное, слопал. Потрогай.
— Спасибо, я потом как-нибудь, ладно?
— Глупышка. Привыкай.
— Там, куда ты собрался, мне придется все время с ними иметь дело? — осторожно спросила Ольга.
— Главное, мы будем вместе и в полной безопасности.
— Где это?
— Далеко. Но у меня нет выбора. Проект от меня не отступится. Он уже прибрал к рукам всех активных московских сенсов. Более того, начинается инициация совсем молодых, почти детей. Затевается что-то невообразимое, и мне в одиночку эту лавину не остановить. Лет через пять-шесть, а может, и раньше, в Советском Союзе наступит Золотой Век. Будет построено абсолютно счастливое, идеально управляемое общество. Полное единомыслие, безусловное одобрение и даже обожание властей. А к середине двадцать первого века КГБ будет править миром.