— Мне хотелось бы поговорить с ней, — сказала Настя.
— Ради бога, она готова и ждет вашего звонка. Кстати, вы можете связаться с ней через компьютер, у нее в компе видеокамера. А у вас есть?
— Есть.
— Ну и отлично. Я всегда предпочитаю видеть собеседника, а вы?
— Я тоже. Спасибо, Дима. Диктуйте, я записываю. Дима, а что вы сказали Алле Ивановне? Как вы объяснили мой интерес к Косте?
— Ну, я сказал, что вы социолог из Москвы, собираете материал о пенсионерах и их психологических проблемах, а по поводу Еремеева я сказал, что он вам показался наркоманом. А что? Надо было как-то по-другому?
— Нет-нет, все в порядке, — поспешила успокоить его Настя. — Я свяжусь с ней и все спрошу сама. Еще раз спасибо.
* * *
Алла Ивановна Ярцева даже на экране компьютера выглядела ослепительно. Глядя на нее, Настя вспоминала слова Тамары и не могла не признать их правоту. Вытравленные до белизны, длинные, завитые в локоны волосы, тщательно раскрашенные глаза, пухлые губы покрыты помадой весьма интенсивного цвета, а цвет всего лица в целом явно улучшен при помощи тонального крема. В ушах — длинные висячие серьги, переливающиеся всеми цветами радуги. Глубокое декольте открывает пышную упругую грудь, украшенную яркой бижутерией. Как врач-психотерапевт выглядела ниже выреза, Настя не видела, но столь впечатляющая верхняя часть вполне позволяла угадывать мини-юбку и обтянутые донельзя бедра и ягодицы.
— Дмитрий Вадимович сказал, что вы интересуетесь Костей Еремеевым, — начала она с места в карьер. — Вам, наверное, уже наговорили про нас бог знает что.
— Ничего особенного, мне только сказали, что вы с ним много общались, поэтому я попросила узнать у вас…
Алла Ивановна досадливо сморщила аккуратный носик и понизила голос:
— Ну да, мы были любовниками. Мой муж ничего не знает, но от вас я скрывать не буду, потому что Дмитрий Вадимович все равно в курсе. Нас сблизило горе, у мужа я понимания не нашла, а Костя…
— Ну да, я понимаю, — сказала Настя. — Значит, никаких странностей в его поведении вы как специалист не усматривали?
— Ни малейших. Да, Костик чудной немного, он не такой, как все, но это проявления невроза. И потом, не забывайте, он с юности занимался компьютерами.
— И что? — не поняла Настя.
— Ну как — что? Компьютер его лучший и единственный друг, Костя с ним общается, разговаривает, лечит, грузит, перезагружает, придумывает для него начинку. Для таких, как Костя, люди просто не существуют в том понимании, к которому привыкли, например, вы или я. Для них существуют только железо и начинка. А навыка общения с людьми у них нет. Поэтому они, как правило, не гиганты речи. Есть, конечно, исключения, но Костя Еремеев — типичный компьютерный маньяк, не приспособленный к социальным контактам.
— Но ведь у него была семья, — заметила Настя. — Как же он мог иметь жену и ребенка, если не приспособлен к социальным контактам?
— О, да легко! — Лицо Аллы Ивановны оживилось, было видно, что она вступила в привычные воды своей профессии. — Человек, зацикленный на железе и начинках, может даже не заметить, как его схватят в цепкие лапки и дотащат до загса. А уж когда дело дойдет до ребенка, то его и спрашивать не будут, просто рожают — и все. Кстати, они порой даже беременность замечают только тогда, когда до родов остается месяца полтора-два. Такие, знаете, не от мира сего. Да что мы все о Косте? Дмитрий Вадимович сказал, что вас интересуют психологические проблемы гостей клуба. Не знаю, смогу ли я вам помочь, все-таки врачебная тайна…
— Ну что вы, Алла Ивановна, я же не буду спрашивать, кто конкретно с какими проблемами обращался к вам. Меня интересует, так сказать, общая картина, самые типичные случаи, наиболее частые жалобы.
Алла Ивановна охотно рассказывала о жалобах на плохой сон, на чувство одиночества и ненужности, на отсутствие взаимопонимания с детьми и внуками, а Настя все думала, как бы ей половчее подобраться конкретно к интересующим ее убитым Корягиной и Павловой. Если в разговорах с членами клуба это не представляло особой сложности, так как пенсионеры с удовольствием рассказывали обо всем, то с Аллой Ивановной этот номер мог и не пройти.
— Алла Ивановна, меня еще интересует вот какой момент: на чем основываются контакты людей в трудовом возрасте, мне более или менее понятно, а вот какие точки соприкосновения у пенсионеров, не связанных общей трудовой деятельностью? На чем основываются их связи? Как возникают устойчивые дружеские отношения?
Алла Ивановна снова пустилась в рассуждения, и Настя ждала удобного момента, чтобы задать заготовленный заранее вопрос.
— А вот мне рассказывали, что в клубе сложилась устойчивая группа из трех женщин и одного мужчины, которые были настолько разными по характеру и менталитету, что люди до сих пор удивляются: что их могло связывать? Потом двух женщин из этой компании убили. Вы никого из них не знали, случайно?
— Вы об Аиде Борисовне спрашиваете? — Лицо Ярцевой слегка нахмурилось.
— И о ней, и о Галине Ильиничне Корягиной. Вы их знали?
— Аиду Борисовну чуть лучше, она несколько раз обращалась ко мне, я даже выписывала ей легкий антидепрессант. А ту, вторую, я совсем не знала, она ко мне на консультации не приходила.
— А Елена Станиславовна Муравьева? Она к вам ходила?
— Эта та, которая считает себя дворянкой в сотом поколении? — Ярцева вздохнула и потянулась за сигаретой. Собственно, за чем именно она потянулась, Настя не видела, просто рука ее, до этого подпиравшая подбородок, куда-то исчезла из кадра, а потом появилась уже с сигаретой. — Приходила, а как же. Ей очень хотелось, чтобы у нее обнаружились какие-нибудь необыкновенные проблемы, свидетельствующие о ее дворянском происхождении. Она много на что жаловалась, но, по-моему, это все были выдумки чистой воды. Ей хотелось внимания и признания, вот и все. Абсолютно здоровая психика и полная, стопроцентная уверенность в собственной незаурядности.
— Ясно. А Полосухин? Говорят, Елена Станиславовна была в него влюблена.
— Почему была? — Алла Ивановна вздернула подчерненные карандашом брови. — Она что, разлюбила его? Или с ней что-то случилось?
— Извините, я не так выразилась. С Муравьевой все в порядке, и с Полосухиным тоже, оба живы-здоровы. Так как насчет чувств?
— Были чувства, — Алла Ивановна чуть заметно улыбнулась. — Были. Во всяком случае, при мне, пока я там работала. Муравьева патологически ненавидела Аиду Борисовну и ревновала к ней Полосухина. Впрочем, Корягину она ненавидела не менее сильно, но к ней не ревновала, считала, что Корягина ей не соперница. Я лично эту Корягину не знала, так что, как говорится, без комментариев, а что касается Павловой, то Елена Станиславовна видела в ней сильную соперницу. Ну, и не без оснований, конечно. Аида Борисовна была яркой натурой, многогранной, интересной, а у Муравьевой одни понты, да и те дешевые, если вы понимаете, что я хочу сказать.