Девушка ничего не ответила.
Я развязал веревки. Из одного мешка торчал эфес моей сабли. В нем же я нашел свою переметную суму и остальное оружие: драгоценный трофейный саадак с луком и колчаном.
Еще Гривов каким-то образом смог раздобыть мне два десятка русских стрел и пополнил ими пустой колчан.
Во втором мешке оказалась пшеничная крупа крупного помола и мешочек с солью. Какое-то время на этой еде мы могли продержаться.
— Что там? — спросила девушка. Похоже, что вместе с теплом к ней вернулся интерес к жизни.
— Крупа и оружие, — ответил я. — Сейчас расщеплю одну стрелу на лучины и попробую развести огонь.
Как ни жалко мне было лишаться стрелы, необходимой для обороны и охоты, другого выхода не было. Никакого сухого топлива, способного загореться от тлеющего трута, тут найти было невозможно.
— Пойду собирать хворост, — сказал я, по-прежнему не глядя на девушку.
— Я тебе помогу, — вдруг сказала она, вставая с лавки.
— Не нужно, снаружи слишком холодно. Ты лучше посмотри, в каком горшке можно сварить кашу, — сказал я, разглядев под Марфиной лавкой несколько закопченных глиняных горшков.
— Хорошо, — тотчас согласилась она. — Только ты быстрее, а то мне здесь одной страшно.
— Страшно? Да здесь же кроме нас с тобой нет ни одной живой души!
— Все равно страшно, — ответила она, наклоняясь, что бы вытащить из-под лавки горшок.
Я посмотрел на нее сзади, схватил со стола кинжал и стремглав выскочил наружу.
К обеду наш упорный, неустанный труд принес свои первые сладкие плоды. В избушке стало тепло, в горшке, обложенном угольями, томилась каша, досыхала разложенная на лавке одежда, а мы с Марфой, как Адам и Ева до грехопадения, сидели рядышком, интимно касаясь плечами.
Спутница, после того как отогрелась и отдохнула, окончательно пришла в себя. Мы обсуждали коварные происки неведомых врагов и строили планы на будущее. Говорила в основном девушка, придумывая, как тут лучше и комфортнее устроиться. Я долго оставаться на болоте не собирался. Мне нужно было только несколько дней, чтобы залечить рану на голове и набраться сил. После этого я намеревался тайно проникнуть в село и разобраться с коварным Кошкиным. Однако делиться реваншистскими планами с Марфой не спешил. Женщины, как правило, не выносят мужскую агрессию и предпочитают оканчивать конфликты миром.
После бессонной ночи, тяжелого перехода и хозяйственных непрекращающихся хлопот, я вымотался и, слушая Марфину болтовню, откровенно клевал носом.
— …я так и не поняла почему? — спросила она и прямо посмотрела на меня.
Я проснулся, и переспросил:
— Что ты не поняла?
— Почему он все время меняется?
— Кто меняется?
— Ну, вот он, твой отросток, — показала она взглядом. Хорошо хоть не пальцем.
Вообще-то смутить меня не очень просто, но Марфе это удалось. Это говорит о том, что голые мужчины более уязвимы, чем нагие женщины.
— Не знаю… — промямлил я, не понимая, серьезно она спрашивает или, говоря современным языком — прикалывается. Из наших предыдущих разговоров у меня создалось впечатление, что она в курсе, отчего получаются дети, во всяком случае, у ее батюшки воеводы и дворовых девушек. К тому же казаки, у которых она была в плену, не очень скрывали свои сексуальные порывы, — …с мужчинами такое бывает, особенно если им нравится девушка, — на всякий случай дополнил я недосказанную фразу.
— Нравится девушка? — удивленно спросила она. — А кто тебе здесь может нравиться? Нас же только двое?
Ну, что на такое можно ответить? Или признаваться в любви или… Впрочем, безо всякого «или». Все тайное у меня в тот момент было слишком явным.
— Ну, ты мне, например, нравишься, — осторожно ответил я, оставляя себе возможность, вводным словом, если меня неправильно поймут, пойти на попятный.
— Я? — совершенно искренне удивилась Марфа, так что я подумал о ее необыкновенно низкой самооценке и собрался пожалеть бедняжку. Однако она не дала жалости окрепнуть и прихлопнула меня как таракана. — Разве тебе могут девушки нравиться, ты же старик!
— Старик? — машинально повторил я вслед за ней, — Почему, старик?
— Ты же сам сказал, что тебе целых тридцать лет!
— А вот ты о чем! Ну, тридцать лет это еще не большая старость. Сама видишь, мне древние годы особенно не мешают.
— Так вот это отчего, — не слушая меня, задумчиво, сказала она, — а я-то посчитала, что это у тебя от болезни! Подумала, вдруг, ты умрешь, как я тут одна останусь!
— Не бойся, — без энтузиазма успокоил я несостоявшуюся наложницу турецкого султана, — от такого мужчины редко умирают, — и резко поменял тему разговор. — Похоже, наша одежда уже высохла, давай одеваться.
— Ты одевайся, а я пока так посижу, мне жарко, — ответила она. — Это не грех?
— Не знаю, — рассеяно ответил я, натягивая свои шелковые подштанники, — я в грехах не очень разбираюсь.
— Главный грех в постный день скоромное есть, — внесла Марфа окончательную ясность в понятие греховности.
— Ладно, ты здесь сиди, а я пойду, займусь делом, — сказал я, выбираясь из халупы на свежий воздух.
День немного разгулялся, и потеплело. Пока не было дождя, следовало решить вопрос с размещением наших меньших братьев. Вторая избушка, которую облюбовал Полкан, была построена, скорее всего, как сарай или конюшня. Во всяком случае, об этом говорил слой старого конского навоза на ее земляном полу.
Когда я вошел в сарай, пес встал и посмотрел на меня как на непрошенного гостя. Мне даже показалось, что он собирается зарычать. Однако до этого не дошло. Полкан даже небрежно махнул хвостом, что, вероятно, означало приветствие. Я уже начал привыкать к его независимости и странному поведению и не обиделся. Пока для обиды хватило моей оценки Марфой. Ну, надо же, юная красавица, нашла старика!
— Лежи, — сказал я собаке и отправился осматривать окрестности. Пока за суетой обустройства на это не было времени.
Наш болотный островок оказался небольшим и неуютным. Больших деревьев здесь не росло и всю его площадь покрывал кустарник. Окружавшее нас болото было, что называется, непролазное, поросшее изумрудной ряской. До ближайшего леса было не меньше полукилометра, так что топями защищены мы были со всех сторон, как в крепости.
Я обошел островок по периметру, и нашел место, через которое мы сюда прошли. Замаскировано оно оказалось отменно. Редкие вешки, указывающие брод, казались естественной частью ландшафта. Однако больше красот природы меня интересовало, есть ли здесь какая-нибудь дичь. Каша, безусловно, отличная пища, но иногда в еде хочется белкового разнообразия.
Пока кроме нырков, маленьких уток, с отменной реакцией, я ничего подходящего для охоты, здесь не видел. Нырков же нужно было еще умудриться подстрелить.