А так – разве плохо, когда богатые родители помогают? Но он ведь, ко всему прочему, еще и игрунчиком оказался… этак гордо себя именовал – «геймер со стажем»! Хуже только импотент, честное слово! Родаки его в фирму свою устроили, ну, были там местечки для таких барчуков, джип подарили, а он… Ну, козел – это мягко сказано. С работы приедет – сразу за комп, играть. На меня – ноль внимания. Я даже поначалу испугалась, мало ли, думала, окрас сменил, «голубым» сделался… Да нет, секс у нас все же иногда случался… в перерывах между игрушками… редко-редко. А я ж нормальная, здоровая женщина – я трахаться хочу, говоря откровенно! А этот черт… Ладно, давай о грустном не будем… Короче, развелись, слава богу. Детей-то все равно не было… – Леночка вдруг передернула плечами и пристально посмотрела на Макса. – Про трехглазых тварей тебе объяснять не надо?
Молодой человек хмыкнул:
– Не надо.
– Знаешь, за каким «мясом» они на завод являлись? За младенцами… Ну, многие девушки беременели… Брр…
Тихомиров тоже невольно поежился:
– Вот, значит, как…
– Они беременели, а я вот – нет. Уже коситься стали… саму хотели тварям скормить. Да и скормили бы рано или поздно. Но я ведь не полная дура – за всеми следила, все пыталась как-нибудь выбраться… вот, с тобой повезло. Слушай… налей-ка еще… Спасибо…
Девушка уже отрубалась, и Максим, накрыв ее одеялом, задремал и сам. Проснулся он рано утром от сильного запаха кофе. Евгения Петровна уже возилась на кухне, и появление гостя ее явно обрадовало: как раз собеседника ей сейчас и не хватало.
– Встали уже? Вот и славно. Подождите, сейчас угощу вас кофе. А Леночка, поди, спит еще?
– Да, спит. Что вы так смотрите, Евгения Петровна?
– Знаете, Максим… – Женщина улыбнулась. – Вы мне кого-то очень сильно напоминаете. Я ведь на память, слава богу, не жалуюсь. Извиняюсь, родители ваши здесь живут?
– Нет. – Тихомиров покачал головой. – К Уралу ближе. Не знаю даже, что сейчас с ними.
– Еще раз извините, что спросила, просто… Батюшка ваш, случайно, в Ленинграде не учился?
– Учился, в Лесотехническом. В начале семидесятых закончил. Потом иногда сюда в командировки ездил. А что, вы его знали?
– Да вот, думаю, что да… Не то чтобы знала – видела. Он к нам в институт в середине семидесятых заходил, за направлением, по пионерской работе – я как раз тогда в комитете комсомола работала, за пионерлагерь ведомственный наш отвечала. Ну, с вами – совершенно одно лицо, я еще вчера заметила. И бородка такая же – мушкетерская, как у Арамиса.
– Что ж. – Максим натянуто улыбнулся. – Бывает.
Он соврал вообще-то – ни в какие командировки его отец не ездил и не в Ленинграде учился – в Свердловске.
Зачем соврал? А черт его знает – такие сейчас времена наступили, никому нельзя было верить.
И к облакам проклятья их летят
Ватагой злобною и шумной.
Шарль Бодлер.
Сплин
Корпорация «Лигово» – так именовала себя та банда, что контролировала юго-западное направление пригородных железнодорожных перевозок. Именно туда Тихомиров и устроился работать, устроился с большим трудом, по протекции Евгении Петровны – она знала там одного машиниста, Михал Михалыча, простого рабочего мужичка, еще крепенького подвижного пенсионера с седоватым венчиком волос, круглым добродушным лицом и вечно красноватым носом. Что уж говорить, приложиться к бутылочке «дядя Миша» любил, а поскольку специалист он был отменный, можно даже сказать – штучный, то и прощалось ему многое. Всеми – и на прежней работе, в депо «Сортировочная», и вот сейчас – литовской братвой.
Макса дядя Миша представил классически – как своего двоюродного племянника, тоже «деповского». Правда, принимающий «на работу» «бригадир» – узколицый молодой человек с явными признаками интеллекта – поначалу сомневался, смотрел недоверчиво:
– Что, ты и в самом деле можешь с паровым котлом управляться?
– Могу, а чего ж нет-то? – Тихомиров отвечал, как учил тот же Михалыч. – На маневровых работал, а паровоз ничуть не сложнее – локомотив, он локомотив и есть.
– Ладно. – «Бригадир» махнул рукой. – С этого дня ты, Макс, считай, что зачислен в штат. К работе приступишь сегодня же, ну, а если пойдет что не так… – Бандит нехорошо улыбнулся. – То уж извини… уволим, так сказать, без выходного пособия. Проще говоря – закопаем. Усек?
– Чего ж тут непонятного?
Вообще же Максиму очень повезло с этой работой, сейчас в городе все выживали, как могли. Кто-то за счет дач, кто-то – используя прежние свои запасы, часть – благодаря своим профессиональным умениям и знаниям. В большой чести были кровельщики, плотники, каменщики – многие люди, как могли, укрепляли свои жилища, справедливо опасаясь криминального беспредела. Милиция, прокуратура, суды не работали, вся прежняя административная система оказалась сломанной, новой же еще не было, вернее, она только начинала выстраиваться… если можно считать чем-то вроде администрирования деятельность полууголовных банд типа вот «литовских».
Очень много стало бандитов неорганизованных, «шалых», так сказать – конъюнктурных. В основном «шалила» молодежь, выросшая в эпоху полнейшего индивидуализма («вы этого достойны!») и напрочь лишенная даже намеков на какую-то там совесть или мораль. Такие обычно действовали «на хапок» – врывались в квартиры, убивали, насиловали, грабили. Раньше, когда все еще только началось, охотились на одиноких прохожих и автомобилистов… однако с течением времени все жители стали гораздо умнее, а глупые просто не выжили.
Также с течением времени повсеместно возникали некие неофеодальные очаги – те люди, у которых была организация и сила (опять же «литовские» и т. п.), брали под свое покровительство какой-нибудь район… или просто граждан, правда, отнюдь не всех желающих, а только тех, кто мог быть чем-то полезен, на худой конец – красивых молодых женщин или просто рабочую силу. Новые крепостные строили хозяевам жизни дома-замки, возделывали возникшие прямо в городе огороды, к зиме восстановили котельные и ТЭЦ. На ту зиму запасов угля и мазута хватило, да и отапливали далеко не все дома, что же касается зимы следующей, вот-вот готовой уже навалиться, то тут определенно имелись большие проблемы. Печки-буржуйки повсеместно продавались – точнее, обменивались – на рынках, однако дело было не в них, а в топливе. На топливе, на дровах, можно было приподняться. Давно превратившиеся в простые бумажки деньги – даже доллары и евро – никого не интересовали, по привычке еще брали брилианты, золото, картины и антиквариат… по привычке, все еще на что-то надеясь – а вдруг? А вдруг да туман рассеется, растает кокон и все станет, как прежде… И уж тогда заживем – с золотишком, с антиквариатом, с брилиантами…
Но время шло, и таких оптимистов становилось все меньше. Уже и за драгоценности можно было купить далеко не все, всеобщим эквивалентом становился подневольный труд – возрождалось рабство. Кто мог обеспечить пищу, тепло, защиту, тот и мог распоряжаться практически неограниченным числом работников, которым просто некуда было деваться.