— Да уж. — Максим качнул головой. — История…
— Так я к чему ее рассказал-то? Там, среди гостей Валькиных, и Гришка Гнус был. Не один, с марухой своей тогдашней — Ленкой Аптекаршей. Я вот и думаю: может, он и сейчас у нее залег? Адрес я знаю…
* * *
На это раз не рисковали, в дом ворвались втроем — Макс, опер и Трушин. Да еще дээндэшников прихватили, но те на улице ждали.
Гришка Гнус там и оказался — у марухи своей. Маруха где-то шлялась, а Гришка сидел себе преспокойно на скрипучем диванчике да попивал чаек…
Чашка так в угол и покатилась!
Нет, его не били… Даже не пугали. Просто сели у столика и значительно так посмотрели… Гришка все и рассказал. Дескать, как-то ночевал в том подвале с одним знакомым, и вот так же задрожало все, чудище трехглазое появилось, приятеля завалило, а Гришку в живых оставило, мало того — браслетик золотой подарило и сказало, чтоб еще приводил людишек… лучше всего тех, кого искать не будут. Вот он и приводил…
— Не своей волей, господа хорошие, боялся я его очень!
— Сказало? — удивленно переспросил Трушин. — Оно что же, чудище это, по-русски говорить умеет?
— Не совсем чисто, так… Но понять можно…
Гришка вдруг захрипел и, схватившись за грудь, повалился на пол.
— Полундра-а-а! — почему-то на флотский манер заорал «лесовик».
И было отчего орать — в Гришкиной груди, пронзив бедолагу насквозь, торчала длинная увесистая стрела.
— Через форточку подстрелили, — осторожно выглядывая в окно, произнес Макс. — Во-он с той крыши…
Оп!
Висевшая под потолком тусклая лампочка вдруг замигала и погасла. А где-то неподалеку вдруг прогремел гулкий взрыв…
— Станцию рванули… — тихо произнес Трушин. — Теперь все. Амба!
Вот грустная картина!
О, разве ты не страждешь,
Когда все так печально?
Поль Верлен. «Упавшая наземь любовь»
Вот с этого момента в городке и начался самый настоящий кошмар. Не стало электричества, в многоэтажках перестал работать водопровод, отключилось отопление. Многие, у кого были родственники или хорошие знакомые в частных домах, — перебрались к ним, хотя бы на зиму. Переселяясь, увозили на санках все самое ценное из своих брошенных, никому уже не нужных квартир — некоторые волокли даже телевизоры, все никак не могли осознать, что это давно уже просто мусор.
Несмотря на ДНД — весьма, кстати, малочисленную, — резко активизировались мародеры: сбиваясь в свирепые шайки, они вскрывали опустевшие квартиры в надежде хоть чем-нибудь поживиться… Напрасные хлопоты! Продукты никто не бросал, да и вообще запасы консервов повсеместно подходили к концу, начинался самый настоящий голод.
Тихомиров еще по осени очень удачно обменял свой «рено» на печку-буржуйку, которые с приближением холодов принялись делать и продавать какие-то умельцы. С дровами пока особых проблем не было — лес рядом, да и в запущенных городских скверах хватало сухих деревьев — пили, руби, не ленись. Пила у Макса имелась — ножовка, пока управлялся и ею.
Еще спасало то, что начало зимы выдалось почти по-весеннему теплым, днем даже иногда шли дожди, но вот по ночам все же подмораживало, и в нетопленой квартире пришлось бы совсем худо.
В один из таких дней Максим вновь отправился к сестре, он вообще навещал ее довольно часто, уж куда чаще, чем раньше, в «старые добрые времена». Хмурые низкие тучи затянули желтое небо, падал мокрый снег. Укрываясь от ветра, молодой человек поднял воротник, надвинул на самые глаза вязаную спортивную шапку, отвернулся… И уперся глазами в заклеенный рукописными объявлениями забор.
«Сдам комнату в своем доме с печью красивой молодой девушке, можно — двум. Оплата натурой».
«Сдается баня, теплая, желательно девушкам».
«Требуется прислуга, оплата — обед и тепло».
Тихомиров вздохнул: как бы ему самому не пришлось в прислуги наняться, вот так же вот — за еду и тепло! Да ладно ему, он-то мужик, по крайней мере уж дровами-то себя обеспечить способен, а вот одинокие женщины — им-то как быть?
«Требуются танцовщицы в новый мужской клуб. Без интима. Теплое жилье, еда».
Ого! Мужские клубы кто-то открывает — кому война, а кому мать родна! Без интима? Верится что-то слабо. Условия, однако, хорошие — еда, тепло… многие девчонки польстятся.
«Кастинг с 11 до 17 ч…»
Надо же, кастинг!
«По адресу — ул. Советская, д. 49 (старый Дом культуры), в фойе. Там же недорого продают кирпичи хорошего качества».
Здорово — девушки и кирпичи в одном флаконе.
* * *
Двоюродная сестрица встретила Макса радостно, не удержалась, похвасталась: сын Игорь вместе с друзьями ходили на какие-то заброшенные склады, принесли по полмешка гороху и подсолнечных семечек, сегодня вот с утра пошли снова.
— Может, зря его оболтусом обзывала? — Настя улыбнулась и смахнула упавшую на лоб челку. — Ишь, добытчик вырос. Хотя… в наших условиях все добытчики. И когда только все это кончится? Наверное, никогда.
Вздохнув, кузина угостила гостя чаем, точнее сказать — отваром из смородинового листа. Листья эти котировались на рынке наравне с луковицами и пучками моркови.
На крыльце послышались шаги, потом тоненький детский голосок. Дверь открылась, и в дом вошла молодая светловолосая женщина, ведя за руку очаровательную девчушку лет трех.
— Мама, мама, смотри, дядя пришел!
— Это Лена — подруга моя. Лена — это мой братец Максим.
— Очень приятно.
— И мне.
— Пойду-ка ее уложу. — Лена кивнула на дочку. — Капризничает — совсем сегодня не выспалась.
Она ушла в дальнюю комнату, осторожно прикрыв за собой дверь.
— Мать-одиночка, — шепотом пояснила кузина. — Мы работали вместе, она в микрорайоне живет… сам знаешь, как там сейчас. Вот и приютила — ну совсем некуда девчонке податься! Знаешь, мы с ней свитера вяжем, варежки — шерсть у меня осталась. Вчера на базаре обменяли два свитера на пачку соли — ты представляешь? Хорошая соль, артемовская. Целая пачка за два свитера! Всего!
— Да уж, повезло вам.
Хмыкнув, Максим справился насчет погреба — может быть, углубить его, обшить досками?
— Думаю, обойдемся пока и так. — Настя махнула рукой. — Не так уж много у нас и продуктов, да и поздновато уже что-то с ним делать. Вот ближе к лету — другое дело. — Она оглянулась на дверь и снова понизила голос: — Ленка-то стесняется у меня жить, приживалкой себя чувствует, все хочет на какую-нибудь работу устроиться. Говорит, уже присмотрела.
— Вот как? Присмотрела? А где?