— Нет, не в любом — ночи-то стоят морозные, замерзнут. Думаю, местные куркули девчонок по домам, в работницах держат. Вот и проверю.
— Я с тобой пойду! Если что… — Инженер многозначительно покачал ружьецом.
Максим скривился:
— Нет уж, Петрович, не надо. Поверь — мне одному лучше будет, спокойнее. Ты уж лучше с ружьецом — тут, в лесочке. Если что, на тебя бежать буду.
— Ладно. — Григорий Петрович нехотя согласился и, взяв у Максима бинокль, припал к окулярам.
Смотрел он, впрочем, не на деревню, а на провисшие от снега провода.
— Славно, славно, — ухмыляясь, бормотал про себя инженер. — Тут и делать-то ничего не надо. Кусачки есть… Слушай, Максим, я ведь могу им хороший фейерверк устроить… отвлечь!
— Отвлеки. — Тихомиров согласно кивнул. — Только не сразу… Сначала попробуем мягко… по-тихому. Тсс!!!
Он вдруг приложил палец к губам: невдалеке, за елками, слышались чьи-то голоса и конское ржание.
— Едет кто-то… Ох ты ж, господи!
На дороге показался целый обоз — в санях сидели мужики и молодые парни, все с ружьями, охотничьими карабинами, топорами.
— Да уж, — покачал головой инженер. — Видать, не судьба нам с тобой сегодня…
— Все равно попробую! — упрямо стиснул губы Максим. — Ты, главное, свет вовремя потуши.
— Уж в этом будь уверен!
До наступления темноты еще оставалось довольно много времени, и напарники немного перекусили салом с луком, выпив для сугреву прихваченной в дорогу настойки. Хоть день и стоял теплый, а все же замерзли — чай, не май месяц.
Прошло, наверное, часа два или два с половиной, как вдруг ворота открылись, и на дороге вновь показались сани… с девушками — Олеси среди них Тихомиров не разглядел — и охраной; сидевшие в санях парни были как-то необычно серьезны, никто не орал, не шутил, не пел песен.
— Микол! — заметив на облучке знакомую фигуру, хмуро прошептал Макс. — Куда это их черти понесли? Ого! Кажись, сюда сворачивают! К Светлому. Ну точно — сюда.
И в самом деле, немного не доехав до убежища Максима и Петровича, сани круто повернули в лес… Переглянувшись, напарники встали на лыжи и быстро заскользили следом.
И чуть было не столкнулись с парнями! Те уже ехали обратно… Хорошо, Максим вовремя услыхал топот копыт.
Напарники едва успели нырнуть в лес — сани промчались мимо, сидевший на облучке ездовой что есть силы нахлестывал лошадь. Никаких девчонок на этот раз в санях видно не было.
— Что ж эти сволочи с ними там, в лесу, сделали? — тихо пробормотал инженер.
Пропустив сани, оба переглянулись и, не сговариваясь, побежали в ту сторону, откуда только что выехали люди Микола.
Бежать пришлось не так уж и далеко — метров через сто показалась небольшая поляна с росшей посередине высокой корявой сосной… Весь снег под ней был красным от крови.
— Господи… — Застыв как вкопанный, Петрович растерянно перекрестился. — Это что же тут делается-то, а? Убили, видать, девчонок, а тела спрятали. Выбросили куда-нибудь в сугроб… во-он, волокли, ироды!
Максим проехал по кровавому следу, резко обрывавшемуся на краю поляны, у проталины, поросшей желтой прошлогодней травой. Никаких истерзанных трупов поблизости видно не было.
— Проталина, — с удивлением выговорил инженер. — Ну надо же! Что-то рановато…
Максим нервно расхохотался:
— Так, может, тут теплоцентраль?
— Ага, как же. — Григорий Петрович присел на корточки. — Ишь ты — и цветики какие-то расцвели. Подснежники что ли?
Он сорвал цветок — разноцветный, переливающийся морок, цветик-семицветик, тот самый.
— А ну-ка посмотрим, — отцепив лыжи, тихо сказал Макс.
Осторожно прислушиваясь, они зашагали по узкой, вьющейся посреди папоротников и сосняка, тропке, вернувшей их обратно в зиму. На залитую солнцем поверхность Светлого озера, полную лыжников!!! И гомонящих зрителей!
А еще — тут же, на сколоченных деревянных прилавках, продавали чай с блинами, какие-то коржики, лимонад и пиво. Над прилавками сиял белыми буквами по кумачу лозунг: «Привет участникам спортивного слета юниоров!»
Люди смеялись, кричали, пили пиво и чай. Ветром проносились лыжники. Надрывался укрепленный на ближайшей сосне репродуктор:
Колышется сердце,
Сердце волнуется,
Почтовый пакуется груз!
Мой адрес не дом и не улица,
Мой адрес — Советский Союз!
А в небе, ослепительно синем, залитом ярким солнцем, небе пролетал дельтаплан.
— Черт побери… — Григорий Петрович удивленно похлопал глазами. — Это еще что здесь?
Тихомиров ничего пока не говорил — он уже догадался. Морок! Опять это проклятое наваждение.
— Мой адрес — Советский Союз, — с удовольствием подпел репродуктору инженер. — Слушай, Максим, может, сходим, чайку выпьем?
— Ничего мы тут не выпьем. — Усмехнувшись, Максим выскочил на лыжню, прямо перед бегущими лыжниками. Один за другим они пронеслись сквозь него, словно через пустое место.
— Ну? — Молодой человек сплюнул в снег. — Понятно теперь? Или еще какие-нибудь примеры требуются?
— Иллюзия! — ошарашенно произнес Григорий Петрович. — Оптическая иллюзия! Но, боже мой, какая великолепная! Постойте-ка… — Он присмотрелся к лыжникам, к зрителям, к плакатам… — Господи! Да это ж семьдесят пятый год! Ну да — слет юниоров. Я его прекрасно помню — мне тогда было лет двенадцать. Кстати, я в кружке дельтапланеризма занимался, он у нас только появился тогда… Ой, ой, смотри, Максим, видишь, у пьедестала человек в барашковой шапке? Грузный такой, в пальто?
— Ну, вижу.
— Так это товарищ Лютиков. Секретарь горкома! Боже мой, боже! Ну надо же! Пойти, что ли, поискать знакомых, пока все это не кончилось?
— Некогда нам искать знакомых, Григорий Петрович! — твердо произнес Максим. — Выбираться из этого морока надобно — вот что. И побыстрей. Про девчонок не забывайте и про кровавый след.
— Ага, забудешь тут, как же! И все-таки… Нет, это что-то невероятное!
Инженер все оглядывался, когда шли обратно, до тех пор пока снова не выбрались на полянку с цветиками-семицветиками… и тогда все исчезло и синее небо затянула надоевшая желтая пелена, а доносившаяся с озера музыка смолкла.
— Вон… — Наклонившись, Макс показал на красневшие на папоротниках капли. — Туда их тащили, в деревню.
— В деревню?
— В деревню трехглазых… Помнишь, Петрович, я как-то рассказывал, правда, вы мне все тогда не поверили, смеялись даже… Похоже, Микол нашел-таки дорожку к этим тварям. Поставляет им зачем-то свежее мягкое мясо — детей, молодых девушек… В обмен на что?