Войдя в хижину, Рысь замер на пороге, обнаружив на своем ложе обнаженную Марику. Тусклый, горящий над ложем светильник выхватывал из темноты тощее поджарое тело, угловатое, с неразвитой, совсем еще девичьей грудью. Да-а…
Вздохнув, Юний уселся на ложе:
– Сколько тебе лет, Марика?
– Тринадцать.
– Ого! Уже полностью умудренная жизнью женщина, – грустно пошутил Рысь. – А ну, покажи спину.
Девушка послушно повернулась – поперек спины виднелись три кровавых, едва подживающих шрама – следы воловьего бича или плети.
– И часто тебя так? – Юний погладил девчонку по плечу.
Та ничего не ответила, лишь вздохнула и, вдруг встрепенувшись, обняла легионера за шею.
– Люби меня, – шепотом попросила она. – Иначе Сальвиний…
– Успокойся! – мягко отстранив Марику, Юний поднялся с ложа. Не в его вкусе была девочка, к тому же – слишком уж мала. Тем более использовать ее в данных обстоятельствах казалось не очень-то хорошо. Словно бы воспользоваться чей-то слабостью. Рысь так поступить не мог, не в его характере было подобное!
– Значит так, Марика, – негромко сказал он. – Сегодня ты проведешь эту ночь с нами… Со мной и моим слугой.
– Я знаю, господин! Пусть так. Пусть будет еще и слуга, лишь бы…
– Нет, ты меня не поняла. – Рысь покачал головой. – Ты просто посидишь с нами… А затем будешь спать до утра. Одна! А утром пойдешь к своему одноухому красавцу.
– Но…
– А что меж нами было и чего не было – не его собачье дело, поняла?
– Поняла, – прошептала Марика и вдруг заплакала. Узкие, исполосованные бичом плечи его затряслись в рыданиях.
– Ну-ну, – как мог успокаивал Юний. – Сейчас же перестань плакать!
– Господин. – Девушка перестала рыдать и с мольбой взглянула на легионера: – Неужели я такая страшная и тебе совсем не нравлюсь?
– Ты очень красивая, Марика, – Рысь улыбнулся. – Но как бы тебе это сказать? Еще совсем дитя… А я, знаешь ли, предпочитаю взрослых девушек. Кстати, ты давно у Сальвиния?
– Третий месяц, – девчонка шмыгнула носом, – мои родители давно умерли, а дядя был рыбаком в Эбораке. Держал вместительный челн…
– А, так ты городская! Теперь понятно, откуда так хорошо знаешь наш язык. А дядя, я догадываюсь, плохо кончил?
Марика кивнула:
– Три месяца назад морские богини за что-то прогневались на него и наслали бурю… Дом и всех домочадцев продали за долги.
– Стало быть, у тебя совсем никого нет?
– Совсем. – Девушка горько вздохнула.
– Да-а… – озадаченно протянул Юний. – Придется что-то придумать…
Он поднялся и тихо вышел во двор, освещенный оранжевыми отблесками горящего очага. Черной проворной тенью шуровал в летней кухне Гета. Трещал, разбрасывая искры, хворост, собранный юным слугой в лесу, а в котле на железной решетке булькало варево.
– Варю мясную похлебку! – обернувшись, с гордостью пояснил чумазый от копоти Гета. – Хорошие времена, мой господин, – мясо едим почти каждый день. Боюсь только, что долго так не протянем.
– Не твоя забота, – усмехнувшись, Рысь посмотрел на решетку. – Это еще что там такое?
– Ракушки, господин. Собрал с утра у реки.
– Гадость какая!
– Да нет, они очень вкусные. Тебе точно понравятся, клянусь Юноной и Морриган!
– Ладно… Сварится, можешь подавать на стол.
– А та замарашка…
– Марика, – твердо произнес Юний. – Нашу гостью зовут Марика. Прошу отнестись к ней со всем уважением.
– Понял, мой господин.
За обедом, затянувшимся далеко за полночь, Марика совсем успокоилась, и если поначалу стеснялась, выбирая совсем уж маленькие куски, то после кружки вина заметно осмелела, а после второй уже вовсю хохотала над смешными россказнями Геты.
– И вот этот деревенский увалень, Трогг, выкинул в грязь целый сестерций и выпросил вместо него асс – на той монете ему, дурачине, рисунок больше понравился! Ну и чучело! На рынке до сих пор вспоминают. А у вас в Эбораке, поди, тоже подобного много чего было?
– Может быть, – кивнула Марика. – Только я не так часто бывала на рынке. В основном сидела во дворе да чинила сети, а рыбу у нас забирал перекупщик. Соседка частенько заходила – тетушка Аспазия, наполовину римлянка…
– А, так вот почему ты так хорошо знаешь язык!
– Да, она учила меня.
Юний пытался незаметно перевести разговор в нужное ему русло, однако получалось не особо.
Марика с удовольствием смеялась над историями Геты, сама что-то рассказывала, но, как только речь заходила о Сальвинии или Фракийце, резко замыкалась в себе.
– Слушай, а может, тебе бросить этот дурацкий притон? – напрямик спросил Гета. – Возьми да убеги!
– Бежать? – Марика хлопнула глазами. – Куда? Разве что за вал Адриана, к селговам или вотандинам. Впрочем, кому я там нужна?
– Зачем за вал? – усмехнулся Рысь. – Может, тебе все-таки лучше вернуться в Эборак, коли тебя там знают?
Девушка качнула головой и вздохнула, грустно напомнив, что ее дом – вернее, дом ее дяди, пропавшего без вести рыбака – продан за долги перекупщикам.
– Перекупщикам-римлянам? – задумчиво уточнил Юний.
Марика кивнула:
– Да, им. Каким-то военным.
– Значит – шестому легиону… – Рысь надолго задумался, в пол-уха слушая беседу Марики с Гетой, а затем быстро встал и вытащил из сундука остро заточенную палочку для письма – каламус – и небольшой кусочек пергамента. На пергаменте виднелись какие-то записи, которые Юний хотел было тут же стереть смоченной в воде губкой. Хотел было, но не стер…
– Гета, – он посмотрел на слугу, – у нас есть молоко?
– Молоко? – Мальчик почесал затылок. – Я брал утром, но уже все выпил. Ну, если на самом дне…
– А посмотри-ка!
Гета вышел на двор и вернулся с небольшим глиняным кувшином:
– Кажется, немного есть.
– Лей сюда. – Рысь подставил плошку.
Марика с любопытством следила за всеми приготовлениями. Подняв голову, молодой легионер подмигнул ее и протянул пергамент:
– Читай!
– Квинт Ганиций Лупиан Гаю Нумидию Флакку, помощнику легата. Прошу удовлетворить по мере возможности наше прошение, к чему прилагается список, а именно: пять медных котлов объемом в секстарий, две амфоры вина для простых легионеров, три урны вины выдержанного, для начальствующего состава, шесть модиев пшеницы… Что это? – Марика захлопала глазами. – Вино какое-то, пшеница.
– Это хозяйственные записи, – с улыбкой пояснил Рысь. – А теперь смотри, что я напишу между строк.