– К свободе? – Верула громко захохотал. – А что такое свобода, друг мой? Бездельный плебс в Риме – он ведь тоже свободен! По крайней мере, именно так твердят на всех площадях. Но стоит только принцепсу задержать раздачу зерна… или даже перестать устраивать гладиаторские игры…
– В таком случае принцепс будет играть с огнем!
– Вот именно это и делал Александр Север! Даже не так он сам, как его маменька. Вот за это их обоих и… Ладно, не будем о поверженном цезаре, в конце концов, лично мне он ничего плохого не сделал, как, наверное, и тебе. Хотя… – трибун вдруг с хитринкой взглянул на гостя, – я припоминаю, что именно от произвола цезаря ты укрывался в Британии.
Юний хохотнул:
– Может быть, может быть.
– Ага, видишь! Так вот, о свободе, – прищурившись, Домиций покачал в руке полный бокал. – Я думаю, свобода есть не что иное, как уверенность в завтрашнем дне. Да, любой солдат, даже я, может погибнуть в битве, но каждый легионер знает, что государство, в лице принцепса и командиров, всегда позаботится о том, чтобы он был сыт, имел деньги на старость и даже небольшой участок земли к пенсии. Лишь только служи и четко исполняй приказания.
– Это так, – согласился Юний. – А вот моя жизнь зависит только от меня самого, ну и немного от обстоятельств, которые во многом я же сам и формирую. Кстати, о последних… На территории обоих Германий, я надеюсь, все еще действуют римские законы?
– Ну да, – Домиций кивнул. – Не пойму только, к чему ты клонишь?
– А как бы ты, как представитель принцепса, отнесся к тому, что на твоей территории в какой-нибудь захудалой деревне будут решать – казнить или миловать – по законам варваров?
– Здесь, в дальних провинциях, так чаще всего и бывает. – Верула махом опрокинул бокал. – Какое нам дело до варваров?
– Но этим варварам еще Каракаллой даны все права римских граждан!
– Ну, не смеши меня, Юний. Ты же умный человек и хорошо понимаешь, зачем их признали гражданами – чтоб платили налоги.
– И все же… Я бы для примера наказал некоторых злостных нарушителей законов.
– Ах, вот оно что? – Верула расхохотался и, поднявшись на ноги, хлопнул собеседника по плечу. – Признайся, тебя здесь явно кто-то мешает? Ну, говори, говори, не темни. Я, со своей стороны, постараюсь тебе помочь.
– Эрлоин, хозяин постоялого двора в здешней деревушке, – наконец решился Рысь. В конце концов, почему бы не позагребать жар чужими руками?
– Эрлоин, – Домиций потянулся к кувшину, – хозяин постоялого двора? Наверняка человек в здешних местах не последний. Мы предпочитаем на таких опираться.
– Что ж, я просто спросил.
– Э, не отчаивайся. Я вовсе не отказываюсь помочь. И что такого сделал этот Эрлоин? Чем он тебе мешает?
– Видишь ли, он захватил одну мою знакомую, обвиняет ее в каких-то жутких вещах и даже хочет устроить самосуд.
– Эге, так и знал, что опять будет девка! – подмигнул гостю Верула. – Не доведут они тебя до добра, помяни мое слово. Впрочем, рад буду помочь. Как ее зовут?
– Дело не в имени, – выкрутился Рысь. – Дело в принципе. Совсем скоро – может быть, дня через два – в деревне устроят тризну по всем павшим при отражении недавнего налета алеманов. Думаю, что девчонку захотят принести в жертву.
– А ты, я вижу, этого не хочешь?
– Нет. Иначе бы и не просил тебя помочь.
– Что ж, придется помочь, куда деваться? – хохотнул трибун.
Неслышно подошедший слуга принес еще один кувшин вина – прекраснейшего, разбавленного подсоленной водой фалерна – и ловко наполнил бокалы.
– У меня много знакомых юристов и здесь, в Германиях, и Галлии, и в Риме, – улыбнулся Рысь. – Уверяю, если будет нужно, я всегда смогу оказать тебе услугу.
– Значит, говоришь, девица у Эрлоина на постоялом дворе? – задумчиво переспросил Верула.
– Да, у него.
– Что ж… – Домиций наморщил лоб. – Сегодня у меня еще дела – встречаюсь с префектом. А вот завтра с утра… Кстати, ты где остановился? Неужто на этом же постоялом дворе?
– Нет, на вилле бедняги Кальвизия.
– Горе для вдовы и детей… Да. Ну что ж, всяко бывает. Я дам тебе воинов – они проводят тебя и твоих клиентов.
– Да я бы и сам добрался, – Рысь махнул рукой.
– Не спорь, – усмехнулся Домиций. – Думаешь, это я о твоей безопасности так беспокоюсь? А вот ничуть, я же помню, какой ты умелый воин. Просто я вчера еще собирался послать отряд по здешним виллам – разведать да расспросить что к чему? Вот ты и покажешь дорогу.
– Но что с девчонкой?
– Завтра с утра я заставлю этого… как его? Ну, твоего трактирщика…
– Эрлоина.
– Ну да, его… Заставлю отдать девчонку под охрану легиона.
– А если он не захочет?
Верула ухмыльнулся:
– Глупый вопрос. Да не переживай, завтра к обеду уже заберешь свою девку, раз уж так она тебе сдалась.
– Благодарю! – встав, чинно поклонился Рысь.
– После будешь благодарить. – Домиций тоже поднялся с ложа и, прощаясь, крепко обнял Юния.
У шатра дожидались давешние юнцы-разведчики.
– Марк Эмилий, десятник, поедет с тобой со своим отрядом, – несколько запоздало представил его трибун. – Ну, до завтра, мой друг!
– До завтра, – улыбнулся Юний. – Да помогут тебе боги.
Они выехали из лагеря, едва не столкнувшись с двумя колясками, едущими навстречу в окружении вооруженного эскорта всадников. Префект? Нет, слишком уж скромна свита. Наверное, кто-нибудь из штабных. Все в глухих плащах с капюшонами – небо вновь нахмурилось, и стал накрапывать дождик. Пропустив кавалькаду, небольшой отряд Марка Эмилия, подогнав коней, неспешно поскакал дальше. Место во главе отряда почтительно уступили Юнию и его друзьям. Ехали, не оглядываясь… наверное, зря.
Зато оглянулся один из сидевших в одноколке – небольшого росточка, лысый, с редкими усиками и смешными оттопыренными ушами. Трибун встретил его лично, провел за собой в шатер, велел принести вина и оливок – отсутствием аппетита Верула никогда не страдал, а уж про то, сколько он мог выпить вина, ходили легенды еще в Британии.
– Нет… – донеслось вдруг из шатра, и стоявший перед ним часовой напрягся, готовясь отогнать любого – мало ли, подслушают военную тайну?
– Нет, не может быть, Папирий, нет! – Часовой узнал хриплый голос трибуна. – Впрочем, ты точно его узнал?
– У меня очень хорошая память.
…Если в республиканский период «оскорбление величия» охватывало преступления, направленные против республиканских институтов, то уже с эпохи принципата это понятие сводится к преступлениям против императорской власти.