Нет, Илья не боялся всего этого, он знал, что так или иначе справится. Но после встречи с «девкой» и ее мамашей пропал былой охотничий задор. Храбр за последние годы подзабыл, какие они – волоты, сколь причудливо в них перемешаны человечье и звериное начало. И как странно в нем самом, Илье Урманине, уживаются глубокая жалость и лютая ненависть к ним.
Теперь вспомнил. И сразу захотелось кончить дело скорее – холодно, расчетливо. Нынче же.
Всех убить и всё забыть.
Как вытащить тварей из леса засветло?..
Братья стояли бок о бок, поджидая Илью. Рожи у Петровичей оказались виноватые и пристыженные.
– Ну, Илюша… – сказал Лука.
– Чего? – Илья потряс головой, будто ему в ухо попала вода.
– Ну… И ну.
Илья оглянулся. Дохлую бабу на тропинке отсюда было видно.
– Значит, ты! – он ткнул плеткой в Луку, тот заметно подался назад. – Давай руби бабе голову, отрабатывай свою дюжину гривен. Василий!
– Я! Не кричи так.
– Сам кричишь. Это мы оглохли малость, ничего, пройдет. Становись с луком вон туда, следи за лесом, если кто высунется – стреляй.
– Да!
Илья поковырял в ухе пальцем.
– Девку прибили? – вспомнил он.
– Да!
– Врете… – Илья вздохнул. – Ну зачем? Думали бы, кому врать. Ладно, делайте, что сказано.
Он зашел на двор, жадно напился. Покопался в дорожной сумке, достал грязноватую тряпицу и принялся оттирать семихвостку от крови.
Издалека донесся стук топора. Илья удовлетворенно кивнул. Привычный острый слух возвращался к нему. Это было хорошо.
* * *
«Девка» так и висела на стене, распятая, уже молча. Когда Илья приблизился, открыла глаза и уставилась тупым звериным взглядом.
– Сейчас все кончится, – сказал Илья.
И сунул ей нож под левую грудь.
«Девка» всхлипнула, дернулась и умерла.
– Что ж вы такое, а? – пробормотал Илья, вытирая лезвие ножа о мягкую пегую шерсть. – И похожи на нас вроде, и другие совсем…
Даже сейчас, когда конечности «девки» безвольно повисли, было видно, как сильно оттопырены большие пальцы на ее ногах, а на руках – наоборот, плотно прижаты. Волоты не могли складывать кисть в кулак, палки и камни брали только всей пятерней внахлест. Правда, это не делало их менее ловкими и смертоносными.
– И чего вы лезете к нам? – спросил Илья. – Поубиваем ведь. Жили бы себе и жили… Эх.
Появился Лука, слегка забрызганный красным. Под мышкой у него была корзина с отрубленной головой «мамаши», в руке тот самый лесорубный топор.
– Тяжело рубить, шеи почти не видно, – пожаловался он. – Кровищей изгваздался весь. Сказать Василию, чтобы звал наших костры выкладывать?
– Нет.
– …И перекусить не мешало бы.
– Нет, – повторил Илья. – Мы закончим все сегодня. Прямо сейчас. Давай отвязывай эту.
– Сегодня закончить хорошо бы. А как? Напугал ты их, Илюша, сильно напугал.
– Жрать им от этого меньше не хочется, – сказал Илья и вышел.
Повесил на плечо тулу со стрелами, достал из поясного кошеля тетиву, придирчиво осмотрел – по зиме за ней требовался глаз да глаз. Взял лук. В отличие от длинных луков Петровичей, этот был короткий, удобный для стрельбы из седла. Тяжелый, мощный, сработанный из турьих рогов, с очень толстой рукоятью – под могучую лапищу Урманина. Конечно, Илья тратил меньше сил на выстрел, чем простой человек, и ему легче было выцеливать, но какой-то особенной меткостью он не отличался. Зато бил дальше всех и крепче – уж если попадал, только брызги летели.
Илья шагнул было со двора, но в дверях остановился. Сдвинул шапку на лоб, поскреб в затылке. Тяжело вздохнул. Он кое-что запамятовал.
– Лука!
– Ась?
– Девку отвязываешь? Ремни порезать успел?
– Пока один только… Нельзя было? – Голос у Петровича оказался заранее виноватый, прямо холопский голос. Сильно на Луку повлияло то, как Урманин в два удара разделался с «мамашей».
– Остальные не режь. Сверни их, и вожжи заодно, кинь тут на стол. Пригодятся.
– Как скажешь, Илюша. Задумал чего?
– Да так… Обещал Добрыне и едва не забыл.
– М-да… Сомневаюсь я, что воеводе нужна старая драная упряжь, – буркнул Лука.
Илья в ответ только усмехнулся.
– Обезглавишь девку – тащи ее сюда, – бросил он через плечо и вышел со двора.
Василий Петрович стоял у линии костров, глядя в сторону рощи, где валялась дохлая баба. Илья подкрался сзади бесшумно и кашлянул. Василий на миг слегка присел, но сразу выпрямился и, сохраняя достоинство, сказал, не оглядываясь:
– Близко лежит баба. Пока светло, не выйдут они к ней.
– Сам знаю.
Илья достал из тулы стрелу, поглядел на черешок наконечника, оклеенный поверх обмотки тонкой берестой, оценил взглядом оперение. Сунул обратно в тулу, так, чтобы ловчее было достать именно эту. Несколько раз натянул и плавно отпустил тетиву, разогревая лук.
– Пора звать людишек, – напомнил Василий. – Не успеют костры выложить.
– Забудь, – теперь Илья разглядывал Василия, так же, как только что стрелу. Как оружие. Нашел, что кольчуга и шлем сидят на витязе ловко, а темляк булавы легко снимется с ремня, но сам не соскочит. Василий надел еще и меч, ну, ему виднее, он умелый мечник.
– Жрать охота, – сказал Василий и протяжно зевнул.
В кладовой Лука стучал топором. Вскоре появился, волоча за ногу мохнатое тело.
– И у этой шеи нет почти! – сообщил он зло.
– Пойдем, – сказал Илья просто и двинулся вперед.
Храбры подошли к священной роще и остановились на краю огромной красной лужи, натекшей из обезглавленной «мамаши».
– Ух ты! – негромко воскликнул Василий. Он еще не видел Перуна.
– Ага, – сказал Лука. – Так-то.
Братья дружно сплюнули в сторону идола и перекрестились.
– Нечего креститься, – буркнул Илья. – Это не бог. Так, деревяшка.
– Вижу, что идол, – сказал Лука. И тут же спросил: – А кто это, если не прежний бог?
– Мне кажется… Нет, не знаю. Но по морде он у меня еще получит.
– …И за дело получит, – добавил Василий, оглядывая поляну. – Слушай, ну и кровавое месиво тут было! Волоты их прямо здесь били, когда те приносили жертву, так? Глупцы. На что они надеялись?
– На свою глупость, – ответил Илья. – Они ничего не соображали от страха. Человечки глупеют со страху, тебе ли не знать, храбр. Мало, что ли, их гонял?