Оставшуюся часть дня до вечера я слонялся по монастырю, заглядывал в кельи, с подсознательной надеждой встретить Алю. Потом обошел город, посмотрел церкви, походил по рынку, и когда стемнело, вернулся в странноприимный дом.
В нашей келье было пусто. Юля куда-то запропастилась, и я подумал, что она не хочет встречаться со мной после утренней стычки. Время тянулось мучительно медленно, за мной все не приходили Наконец, когда я почти отчаялся, в дверь тихо постучали. Я буквально выскочил в коридор. Там стояла пожилая монахиня.
— Можно идти, — просто сказала она и, повернувшись, пошла к выходу. Я поспешил следом.
— Отстаньте и идите в пяти шагах от меня, — через плечо сказала черница.
Я послушно исполнил ее приказание и шел следом, стараясь сдерживаться и не убыстрять шаг. Мы вышли из наших палат, и по темному двору направились в обход монастырской церкви в ту часть комплекса, в которой я еще не был. Вскоре кончились постройки, и мы теперь шли между убранных и перекопанных огородных грядок.
— Скоро придем, — так же через плечо сказала монахиня.
Показалась ограда, но мы не дошли до нее и свернули к небольшому строению, больше похожему на строжку, чем на жилое помещение.
— Зайдите, там вас ждут, — опять не глядя на меня, сказала черница. — Через час я зайду за вами. Помните, что вы обещали матушке.
Я невнятно пробормотал «спасибо», и быстро вошел в темные сени через низкую дверь.
— Иди сюда, — прошептал знакомый голос, и маленькая горячая рука нашла мою руку. Я подчинился, мы куда-то пошли и оказались в небольшой, освещенной сальной свечой комнате.
Я остановился на пороге и смотрел в скрытое тенью Алино лицо.
— Кто вы такой? — дрогнувшим голосом спросила она.
— Алечка. Это я, просто одет в женское платье и поменял свою внешность. Покопайся у меня в голове, и тебе все станет понятно. У нас мало времени, всего один час. Я тебе расскажу, что происходит, и договоримся, как нам нужно поступать.
— Это правда ты? — не слушая меня, прошептала она и вдруг заплакала. — Я так измучилась! Ты возьмешь меня отсюда?
Я обнял ее вздрагивающие плечи и прижал к себе.
— Нет, пока это невозможно, если нас поймают, то обоих убьют, — я намерено сказал «нас», чтобы у Али не возникло желание рискнуть только своей жизнью. — Это приказал царь. Но он скоро умрет, и ты будешь свободна.
— Хорошо, — без ненужных вопросов поверила она.
— Теперь к тебе будут совсем по-другому относиться. Я вылечил настоятельницу и оставил деньги на твое содержание.
— А ты, — она замялась, но потом все-таки спросила, — ты тогда станешь прежним?
— Надеюсь. Таким я стал не по своему желанию. Сидел под арестом в крепости вместе с одним человеком, мы вместе бежали, и он, чтобы меня не поймали, изменил мою внешность. А почему ты меня сразу не узнала? Разучилась понимать чужие мысли?
— Нет, научилась их не слушать. Иначе можно сойти с ума. Представляешь, что думают люди про себя?
— Догадываюсь.
— Кажется, что все говорят, говорят, без остановки, как будто нельзя без этого. А сколько кругом лжи и злобы! Иногда лучше ничего не слышать, иначе начинаешь всех подряд ненавидеть и бояться.
— Представляю, — сказал я. — Действительно, дар у тебя полезный, но трудный.
— Нет, когда научишься не подслушивать чужие мысли, то доходит только слабый гул, похожий на шелест листвы в лесу, он не мешает.
— Тебе было очень страшно одной?
— Нет, не очень, — сквозь слезы улыбнулась Аля, — я все время чувствовала, что ты меня пытаешься выручить. И это ничего, что у тебя были другие женщины. Ты зря от этого мучишься. Я не в обиде. Ты молодой, и тебе трудно устоять.
— Я… я… понимаешь, как-то так получалось…
— Я знаю, ты каждый раз стыдился и переживал. Это лишнее.
Меньше всего на свете мне хотелось получить от нее индульгенцию, мне было легче хранить свои измены и переживания в себе, чтобы она ничего об этом не знала.
— Я тоже не клянусь тебе в вечной верности, — грустно сказала она. — Если будем вместе, тогда да, а если судьба разведет?.
— Постараюсь, чтобы не развела!
— Если бы это зависело только от нас!
Здесь спорить было не о чем, как и просить прощение, которого от меня не ждали. Аля удивительно быстро сделалась взрослой и мудрой. Мне показалось что между нами появилось отчуждение, но если оно и было, жена преодолела его, погладив мою щеку ладонью.
— Господи, какой ты еще молодой, у тебя даже борода не растет!
— Это не только от молодости, у меня сейчас монгольский тип, а у монголов плохо растут бороды.
— А как ты себя чувствуешь в чужом теле?
— Сначала было странно, особенно не хватало прежнего роста, а теперь ничего, привык. Кстати, раньше я совсем плохо ездил верхом, а теперь сижу в седле как влитой… Что это мы говорим все о пустяках…
— Наверное, потому что из них и состоит почти вся жизнь, — ввернула очередную сентенцию Аля. — Что ты будешь делать, пока я не освобожусь?
— Еще не решил, скорее всего, куплю здесь, в Шуе дом, чтобы быть возле тебя.
— Нет, не делай этого. Сколько мне ждать смерти Павла?
— Я точно не знаю, помню, что в 1801 году правил уже его сын Александр. Получается год, полтора.
— Уезжай. Ты здесь с ума сойдешь. К тому же нам нельзя будет видеться. Я знаю о царском приказе. Игуменья хорошая женщина, она меня жалеет. Поезжай в Захаркино к предку, только не заведи себе новую Алевтинку!
— Теперь это исключено. Я думаю, что Антон уже женился. Прапрабабушка никакого банного разгула не допустит.
— Антон Иванович собрался жениться? На ком? — тут же заинтересовалась Аля.
— На племяннице губернаторши Анне Чичериной. Прекрасная девушка, только боюсь, что она скрутит нашего Антона в бараний рог. Это я ее за него сосватал!
— Чудесно, найти своему прадедушке свою прабабушку! — засмеялась прежним смехом Аля.
— Наследственность дело серьезное, — поддержал я. — Предков себе лучше выбирать самим потомкам… Алечка, мы не поговорили о самом главном, — как ты себя чувствуешь?
— Хорошо я себя чувствую, как любая баба, которая собирается стать матерью. К масленице рожу тебе сына!
— Почему ты думаешь, что это будет сын?
— Чувствую.
В этот момент в дверь кельи негромко постучали, и к нам вошла проводница. Она удивленно посмотрела, как две девушки обнявшись, сидят на лавке.
— Барышня, вам пора.
— Уже прошел час? — поразился я.
— Больше, идемте скорее.
— До свидания, Аля, — сказал я, не осмеливаясь поцеловать жену при монахине. — Береги себя.