Я сидела, думала и никак не могла для себя решить, какая жизнь мне больше нравится, прежняя или нынешняя. В этой жизни у меня появилась любовь, но совсем рядом с ней, оказывается, ходит смерть. Теперь я могла хорошо одеваться, сладко есть, ничего не делать. Зато часто не могла придумать, чем себя занять и от безделья, впадала в тоску, о которой раньше не имела даже представления.
Мои скорбные размышления прервала Марья Ивановна. Я впервые за два дня увидела ее одетой и поразилась, как сильно она похудела и побледнела. Она смущалась, боялась поднять на меня глаза, и передала просьбу Ильи Ефимовича, срочно к нему прийти.
— Хорошо, — сказала я, — сейчас же и пойду.
— Погоди, Алевтинушка, — остановила она меня, — мне тоже нужно с тобой поговорить.
Я и так знала, что ее точит, но не стала этого показывать и пригласила сесть. Бедная девушка опустилась на скамью, и свела коленки, так что юбка плотно обтянула ноги и спросила:
— Ты очень меня осуждаешь?
— Нет, зачем мне тебя осуждать. Каждый человек волен поступать так, как ему подсказывает сердце и совесть.
— Но ведь то, что я делаю грех…
— Не знаю, я ведь не священник, — схитрила я. — Ты и раньше это делала с Трегубовым, так в чем разница?
Маша задумалась, долго искала правильный ответ и, сказала, осуждающе качая головой:
— Такое нельзя сравнивать. Раньше я это делала по принуждению, от обмана и за кусок хлеба, а теперь ради удовольствия. С Василием Ивановичем и Вошиным это было как епитимья, а с Ильей Ефимовичем, я сама хочу быть, и мне это очень нравится. Как ты думаешь, мне теперь за это гореть в аду?
Честно говоря, мне стало приятно, что дворянская девушка, спрашивает такой совет у меня, простой крестьянки.
— Так ты была и с Вошиным? — удивленно, спросила я, прежде чем сказать, что я думаю о грехе и любви.
— Да, — просто ответила Маша, — они раньше всегда были вместе, и с девушками и друг с другом.
— Как это друг с другом? — не поняла я.
— Ну, так же, как с нами. Ты разве о таком не знаешь?
— А, а как такое может быть? — испугалась я. — Они же, у них же…
— Если хочешь, я тебе расскажу, — предложила она, но я уже прочитала ее мысли, все поняла и отрицательно покачала головой.
— Не нужно, я теперь и сама вспомнила, мне уже говорили. Только мне все это кажется странным. Если господь создал мужчину и женщину, значит, они должны любить друг друга, а не себе подобных.
— Не знаю, — развела руками Маша, — наверное, мы, девушки им надоедали и они хотели чего-нибудь нового. Так что ты думаешь о моем грехе?
— Какой еще, грех, — рассеяно, ответила я, все еще не в силах понять, зачем мужчинам любить друг друга, когда в мире достаточно женщин, которые для этого лучше приспособлены, — Бог не злой, а добрый и счастливых людей в ад не отправляет.
— Какая ты, Алевтинушка, умная! — благодарно сказала Маша, наконец, поднимая на меня глаза. — Я бы так хорошо, отродясь, не придумала!
— Да, ладно, — скромно ответила я, впервые в жизни услышав, что меня кто-то считает умной, — иди, отдыхай, а я схожу к твоему Костюкову.
Илья Ефимович, не лежал как обычно под тулупом, а сидел за колченогим столиком, разглядывая какие-то косточки.
Я решила, что он только что поужинал, и пожелала ему приятного аппетита. Он удивленно на меня посмотрел, снисходительно, усмехнулся, собрал кости в кулак, что-то над ним пошептал и широко растопырив пальцы, бросил снова на стол.
— Я не ем, а гадаю — без околичностей, сказал он, опять переходя со мной на ты. — Готовься, скоро тебя ждет дальняя дорога.
— Значит, нам нужно отсюда уезжать? — спросила я, порадовавшись, что теперь будет причина уговорить Алешу вернуться в город.
— Не вам, а тебе одной, об Алексее Григорьевиче я ничего не знаю. Ему я гадать не могу.
— Но как же так, мы ведь вместе! — испугалась я. — Как же мне без него?!
— Этого я не знаю. Говорю только что вижу, а вижу я, что впереди у тебя дальняя дорога и казенный дом. Можешь сама посмотреть, — добавил он, указывая на стол.
Я посмотрела, но ничего кроме костей не увидела и спросила:
— Почему казенный? Что я такого сделала, что меня посадят в острог? Может из-за Трегубова, или за то, что я ночью в рыжего выстрелила?
Костюков отрицательно, покачал головой:.
— Не думаю, с вами обоими вообще все непонятно. На мужа твоего ни карта, ни кость не ложатся, а тебя такая судьба ждет, что я сам себе не верю!
— Что за судьба? — испугалась я. — Неужто помру?
— Нет, не умрешь. Жизнь тебе предстоит такая длинная, что ей конца не видно. Только почему-то я не пойму, какая. Я даже не разберу, кто ты есть на самом деле. Ты, правда, из деревни?
— Правда, из Захаркино, это недалеко отсюда, верст тридцать, — ответила я. — Только туда, я, кажется, из Петербурга приехала.
— Что, значит, кажется, ты, что, сама не знаешь где жила?
— Не знаю, меня в Захаркино тамошний барин в младенчестве привез и в крестьянскую семью отдал. Вы, лучше, у Алексея Григорьевича спросите, он моим детством интересовался и лучше расскажет.
— Ну, хоть это стало понятно, — задумчиво сказал Илья Ефимович, вороша на столе кости. — То-то я гляжу, они так ложатся, что ты никак не можешь здешней крестьянкой быть. А кто твои родители?
— Откуда мне знать? Я всегда считалась крестьянской дочерью, а как с будущим мужем, с Алешей познакомилась, начались со мной всякие странные вещи происходить. Недавно вот, ни с того ни с сего, вдруг по-французски начала понимать.
— Ты правду говоришь? — окончательно запутался Костюков, снова собрал в руку и бросил кости на стол.
— Правду, вот тебе святой истинный крест, — ответила я и перекрестилась. — Могу, если желаете, по-французски с вами говорить.
— Французскому не обучен, — разглядывая как они легли, рассеяно, отказался он. — А что ты еще умеешь?
— Читать, немного писать, а вот счет плохо знаю, — призналась я.
— Это тебя в деревне научили? Поп?
— Нет, Алексей Григорьевич.
— И долго ты училась?
— Не очень, дня три, — скромно призналась я. — А почему вы считаете, что я уникум? — спросила я и поняла, что проговорилась. Вслух это слово он не произносил.
На мое счастье, Илья Ефимович так задумался, что не обратил на эту несуразность внимания.
— Потому что за три дня научиться грамоте обычному человеку невозможно.
— Чем же я такая необычная? Мне кажется, простая девушка как все. А что еще мне кости показывают? — перевела я разговор на более интересную тему.