Антон Иванович не успел ответить — наш содержательный разговор прервал осторожный стук в дверь и в комнатенку втиснулся дородный домохозяин. Теперь он излучал флюиды доброжелательности, и мы мигом разрешили все вопросы размещения: дворовых поселили в людской большого хозяйского дома, а лошадей и экипажи за умеренную плату взяли на постой в соседнее подворье.
Пока шли переговоры, Антон Иванович облачался в военную форму, ему не терпелось оправиться в полк увидеться с товарищами и начать хлопотать о разрешении на женитьбу и долгосрочном отпуске. Когда он ушел, я лег спать, рассчитывая с утра отправиться к кому-нибудь из вельмож, к которым у меня были рекомендательные письма.
Как начинать поиски Али, я не имел ни малейшего представления. Посоветовавшись с предком, решил использовать сначала неофициальные каналы.
Наслышавшись о любви императора к ранним побудкам, я посчитал, что и царедворцы не щадят своего сна во благо отечества.
Утром, продрав глаза ни свет, ни заря, не откушавши даже кофия, я отправился с визитами. Однако мои наивные мечтания о порядке в любимом отечестве оказались несколько преждевременными.
Выяснилось, что даже царские приказы писаны для мелкой чиновной сошки, но никак не для лучших сынов Отечества. Вельможи, как и положено, обдумывали важные государственные дела, лежа в покойных постелях, и являли свои лики восторженным поклонникам никак не раньше полудня. В этом я убедился самолично, обойдя несколько приемных.
Рекомендательные письма у меня были к руководителям «второго эшелона» государства. Те, кто мог что-то предпринять в обход императора Павла Петровича: новоявленные графы Петр Алексеевич Пален и брадобрей императора Иван Павлович Кутайсов, светлейший князь Александр Андреевич Безбородко были для меня недоступны.
Однако даже не со вторыми лицами государства я нахлебался, как говорится, дерьма досыта. Первый день хождения по начальству оказался точной копией всех последующих. Все приемные были похожи друг на друга, как и отношение к просителям самих хозяев жизни и их наглых слуг.
Посетители скапливались в «наполнители» и начинали раболепствовать с порога. Появление хозяина ожидалось с трепетом и благоговением. Когда Сам соизволит выйти, никто не знал и не осмеливался спросить о том у самой последней ливрейной попки. Все сторонились друг друга, изображали на лицах благоговение и с напряжением ожидали появления благодетеля. В конце концов, торжественные двери отворялись, и появлялась обличенная властью персона с мятым заспанным лицом, зачастую по-простецки, в халате.
Посетители к этому времени уже выстраивались рядочком вдоль стеночек, алкая ласки и внимания хозяина. Вельможа делал быстрый обход, тратя на каждого искателя меньше минуты. Я обычно успевал произнести только одну фразу: «С рекомендательным письмом от такого-то». Хозяева кивали с разной степенью заинтересованности, секретари брали письмо, и на этом всё кончалось. Во время следующего посещения меня в дом больше не приглашали, и какой-нибудь коллежский регистратор в засаленном вицмундире, небрежно сообщал, что мое дело решается.
Даже рекомендательные письма самого графа Салтыкова остались без ответа.
На все эти бесцельные хождения я потратил полторы недели, ничего не добившись и ничего не узнав. Антон Иванович выкраивал время после службы, и ходил по своим знакомым или что-то значившим, или что-то знающим.
— Прости, брат, — обычно говорил он после таких посещении, — опять ничего. Все чего-то боятся. Стоит заговорить о твоей Алевтине, как тут же рот на замок и, как ты говоришь, «уходят в несознанку». Я начинаю думать, что она и вправду царского рода. Вот Бог попустил тебе вляпаться в гишторию!
Я начал психовать и терять терпение, тем более что в столице у меня не образовывалось никаких полезных знакомств и связей. Деньги, которых, как я полагал, было у меня в достатке, быстро утекали между пальцами непонятно на что. Костлявая рука нищеты начинала грозить худым пальцем, а перспектива решения проблем даже не прорисовывалась. Моя лекарская слава до столицы не докатилась и, похоже, делать этого не собиралась, а Его Величество случай на этот раз не покровительствовал.
В Петрополисе, в отличие от провинции, иностранных врачей было много, у них существовала корпоративная поддержка, и русскому «чужаку» без престижного западного диплома пробиться к богатым пациентам было практически невозможно.
Похоже, я попал в полосу неудач, и нужно было ждать другого попутного ветра, на что недоставало терпения.
Иван также пытался помочь, ошиваясь по кабакам, посещаемым солдатами и тюремщиками Петропавловской крепости. Однако тоже пока ничего полезного узнать не смог. Мы не сумели даже выяснить, где Аля содержится. Идти же с вопросами в их КГБ — Тайную экспедицию, значило остаться там самому.
Я начал продумывать систему необходимых действий и знакомств, которые как-то могли вывести на носителей информации. Не могло быть так, чтобы в целой столице никто ничего не знал. Как всегда в подобных случаях, главное было найти верный подход и разработать методику.
По вечерам, свободным от хождений по приемным, я начал усилено посещать модные ресторации, где прожигали жизнь сливки общества и золотая молодежь.
Удовольствие это было очень дорогим и совсем неэффективным. Правда, я познакомился и сошелся за бокалами шампанского, сиречь попойками, с офицерами самых престижных полков, но не настолько близко и коротко, чтобы просить их об измене императору.
К тому же в глазах гвардейцев, я был обычный штафирка, богач из провинции, чьим кошельком можно попользоваться, не беря при этом на себя никаких обязательств.
Пожалуй, единственный из новых знакомых, сержант Преображенского полка Александр Афанасьев показался мне более перспективным, чем другие приобретенные приятели. Был он двадцати трех лет, хорош собой, дерзок, смел и склонен к авантюризму.
Знатные и богатые родители определили его в гвардию, вместо того, чтобы дать возможность геройствовать в действующей армии в Европе или воевать с горцами на Кавказе. Скука учений на плацу его угнетала, и он отрывался по полной программе в свободное от службы время.
Я познакомился с сержантом во время одного из загулов, когда, не рассчитав силу противников и своего опьянения, Сашка ввязался в драку с английскими моряками. Дело было поздним вечером, когда по императорскому указу все увеселительные заведения давно должны были быть закрыты. Жадный до денег трактирщик брал со смелых гуляк двойную цену за риск, и пьянки в его притоне не прекращалась до полного изнеможения посетителей.
Предки нынешних англичан, находясь в изрядном подпитии, чем-то обидели национальные чувства Афанасьева. Он не стерпел национального унижения и полез драться один против пятерых крепких моряков. В чем была суть ссоры, никто не знал, и потому остальные посетители с интересом наблюдали, как гордые британцы метелят пламенного роса. Афанасьев о помощи не просил и ругал англичан на чистом французском языке, в то время как англичане материли его на плохом русском.