Через несколько минут мы дошли до государева кабинета. Гвардейские офицеры, вытянулись по стойке «смирно», а простоватого вида слуга в ливрее и длинном парике с косичкой, поспешно распахнул перед нами дверь. Я, было, тормознул, не зная, следовать ли мне за царем без особого приглашения, или подождать за дверью. Однако Павел Петрович мотнул головой в мою сторону, и я вошел следом за ним.
Мы оказались в большой, скромно обставленной комнате с книжными шкафами, письменным столом, заваленным бумагами и прочими аксессуарами трудовой деятельности монарха. Не зная, что делать и как должно поступать в данной ситуации, я скромно остановился в дверях и попытался отвесить почтительный полупоклон.
Император, дойдя до стола, развернулся на каблуках и миролюбиво спросил:
— Сможешь почистить мой камин?
Чего-чего, но того, что самодержец всея Руси сам занимается такими бытовыми мелочами, я не мог и предположить.
— Думаю, что смогу, — ответил я, после секундного размышления.
— Ни от кого ничего не могу добиться, — как бы отвечая на мой невысказанный вопрос, объяснил российский император.
— Этот камин? — спросил я, забыв, как позже догадался, прибавить в конце фразы обращение: «ваше величество».
— Этот, — недовольно подтвердил Павел, а потом неожиданно добавил: — А ты, братец, дерзок!
У меня хватило ума не начать допытываться, в чем он, собственно, усмотрел дерзость. Чтобы замять возникшую неловкую паузу, я подошел к камину и начал его осматривать.
— Ты под чьим началом служишь? — спросил Павел, видимо окончательно пораженный моим неуставным поведением.
Я высунул голову из топки и ответил:
— Я, ваше величество, не служу. Меня пригласили со стороны, так как во дворце не осталось своих трубочистов.
— Как так не осталось? — удивленно спросил царь. — Куда же они подевались?
— Говорят, что уволены по вашему приказу, и два года никто не чистит дымоходы. Так недолго и до пожара…
— Кто сказал, что по моему приказу?! — вспыхнув глазами, закричал царь.
— Кто-то из дворцовых слуг, а кто не помню, — соврал я. — Говорят, что уволили вы их из экономии…
Павел ненадолго задумался, вероятно, восстанавливая в памяти события двухлетней давности, потом почти спокойно сказал:
— Развелось тут нахлебников… Так ты не дворцовый, потому и этикета не блюдешь, — успокоился император. — И сколько тебе денег за работу посулили?
— Обещали не обидеть, а конкретно разговора об оплате не было, — ушел я от прямого ответа.
— Коли хорошо почистишь, то велю наградить тебя пятаком! — совершенно серьезно объявил мне русский царь.
От такого скопидомства у меня, видимо, округлились глаза, и Павел не преминул заметить:
— Ну, ништо, будешь помнить царскую милость!
О том, что высшие советские руководители совершенно не разбирались в системе цен, я слышал. Мне как-то рассказывала старушка-шляпница, всю жизнь обслуживавшая советскую элиту, что жена видного, как тогда говорили, советского общественного и политического деятеля, секретаря Президиума Верховного Совета СССР Георгадзе, за две сшитые ею меховые шапки из драгоценных мехов заплатила пять рублей. Однако от царя я такой простоты не ожидал и, не удержавшись, съязвил:
— Премного благодарен, ваше императорское величество, век буду помнить вашу монаршую милость! Я за этот пятачок куплю пол-лаптя и на стенку повешу!
— Почему пол-лаптя? — удивился Павел Петрович, — Разве лапти половинами бывают?
— Так на целый лапоть этих денег не хватит, — объяснил я, невинно глядя ему в глаза.
Император понял насмешку и нахмурился. В глазах его мелькнуло недоброе выражение, но он сдержался и, отвернувшись от меня, велел приступать к работе.
— Мне нужны инструменты, позволите сходить, принести?
— Тебе принесут, — мрачным голосом произнес монарх и отдал приказ как из-под земли появившемуся лакею:
— Вели принести скребки и ведра, трубочисту работать.
Откуда Павел знал, чем чистят камины, я не понял. Возможно, просто косил под Петра Великого. Не зная, чем занять время, я подошел к камину и начал его осматривать. Устроен он был совсем примитивно, без обязательного «зуба» внутри, перекрывающего противоположное горячим газам поступление холодного воздуха с улицы.
— Камин-то, поди, дымит, — сказал я, опять позабыв повеличать императора.
— Отчего ты знаешь? — почему-то резко спросил Павел.
Я пространно пересказал книжку про печи и камины, которую прочитал, когда делал печь у себя на даче. Император внимательно слушал. Похоже, ему было интересно.
— Откуда ты всё это знаешь? — поинтересовался он, когда я замолчал.
— Из специальной литературы, — опрометчиво ляпнул я. Меня в тот момент интересовала не любознательность царя, а стоит ли использовать наше знакомство для решения Алиного вопроса.
— Так ты умеешь читать? — удивленно спросил Павел.
— Слегка, по складам…
— А говоришь гладко… Может, ты и французский язык знаешь?
— Чего не знаю, того не знаю. Разве что отдельные слова.
Павла мой ответ не удовлетворил. В глазах его появился тревожный блеск.
— А про якобинцев и жирондистов знаешь? — вкрадчиво поинтересовался он.
— Это, кажется какие-то французские группировки? — уточнил я, плюнув на излишнюю осторожность. — Слышать слышал, но кто они такое и чем занимаются, не интересовался. Говорят, что они просто болтуны. Не беспокойтесь, ваше величество, в России эти идеи не приживутся.
— А ты почем знаешь? — спросил царь, со всё большим вниманием глядя на меня.
— Про французские идеи не знаю, а вот про Россию знаю. Народ у нас для демократии не созрел, у нас доброго царя любят.
— А я какой? — поинтересовался царь.
Меня прямо черт подталкивал сказать «странный», но благоразумие победило, и я пошел на прямую, грубую лесть:
— Я вас и имел в виду, ваше величество.
— Я не добрый, — подумав, объявил император. — Я строгий, но… справедливый. А теперь объясни мне, откуда ты, смерд, знаешь грамоту и греческие слова?
— Какие такие греческие? Я вроде с вами по-русски говорю.
— А «идея», а «демократия»? Лукавишь, лукавишь, раб!
Эпитеты, которые в мой адрес употребил император, меня разозлили.
«Да, пошел, ты! — подумал я. — Сам-то ты кто такой!» К тому же я уже столько наговорил, что мне всё равно придется отступать из дворца с боем. «В крайнем случае, возьму его в заложники или пришибу», — решил я, глядя на субтильную фигурку и тонкую шею монарха. Страха перед «помазанником» я не испытывал.