– Не скучай, Гош! – крикнул, обернувшись на скаку, Цыган. – Вспоминай!
– Ага, – кивнул Гош. – Размечтался…
Он закрыл ворота и направился к дому. Удаляющееся стадо блеяло и мычало на разные голоса. Объездчики визжали и улюлюкали. Только стрельбы в воздух не хватало для полного счастья.
Гош представил себе, какую титаническую работу провернули объездчики на этой ферме, и вздохнул. Очистить стойла от многопудовых трупов, потом отловить по полям ту немногую скотину, которая на момент гибели хозяев оказалась на воле и успела уже порядком одичать… Если бы не руководящая сила в лице Сан Сеича, черта с два мертвая ферма превратилась бы в ухоженное ранчо. Требующее, между прочим, ежедневного кропотливого труда. Гош откуда-то знал, как тяжела крестьянская работа, даже такая с виду развеселая, как мясо-молочное животноводство на фронтире. А фронтир, увы, проходил буквально у Гоша под ногами. По словам объездчиков, пока на ранчо налетали местные агрессивные индейцы, все было ничего. Пуля в задницу – и никаких проблем. Куда неприятнее оказались городские вымогатели, которые по весне начали прибирать округу к рукам. Сначала они принялись диктовать цены на рынке, а потом взялись за ненавязчивый рэкет. То, что городские не совались на территорию ранчо, еженедельно обходилось Сан Сеичу в одного барана и флягу молока. Овечье стадо таяло на глазах. И вместе с ним, говорили объездчики, Сан Сеич тоже начал чахнуть.
Осознав положение дел, Гош надолго задумался. Он был на ранчо уже пятые сутки, и каждый день Сан Сеич устраивал ему сеанс комплексной терапии. Поэтому сообщение о бесчинствах городских не заставило Гоша тут же схватиться за оружие. Но разозлился он всерьез. Судя по всему, наезжали на фермеров именно те недоумки, которые выдавили Гоша из Тулы. Хотя теперь обзывать их недоумками (на ранчо предпочитали емкое слово «тупые») было бы не совсем правильно. Что-что, а как устраиваться в этой жизни, верхушка тульской общины уже просекла.
Пару месяцев назад, под конец зимы, Гош проворонил зарождение в городе организованной силы. Он почти не высовывал носа из дому. Читал, занимался физкультурой, помногу спал и готовился к броску на столицу. А Тула не только пила, гуляла и совокуплялась, но и постепенно обретала зачатки общественного самосознания, что выразилось в тенденции наводить порядок и устанавливать контроль.
У Гоша был «АКС» с кучей запилов на складном прикладе, «моссберг» двенадцатого калибра, «ТТ» и вдоволь патронов. Но заимей он даже тактический геликоптер или, скажем, подводную лодку, все равно пятьсот человек местного населения были ему не по зубам. И когда к нему в гости нагрянула тяжело вооруженная делегация, он согласился на переговоры.
– Вали отсюда, умник, – сказали ему. – Ты нас достал.
– Чем? – спросил Гош. – Ну чем я вас достал? Сижу, никого не трогаю… Шли бы вы по домам, мужики. Как потеплеет, сам уеду. Дайте хотя бы неделю.
– Нет, – сказали ему. – Вали сейчас. Пока цел.
Гош почесал в затылке. Двигаться в Москву сейчас, по снегу, ему не улыбалось. На рынке он услышал крайне тревожную новость. Там говорили, что в Москве народ вдруг подсобрался и учинил самооборону. То ли в столицу повадились заезжать банды из пригорода, то ли еще что, но москвичи ни с того ни с сего проявили удивительную организованность, забаррикадировали дороги так, что на машине не продерешься, и по всему городу пустили моторизованные патрули. Для Гоша это означало, что двигаться к родительскому дому нужно будет ползком. То есть в первую очередь – ждать лета, потому как зима выдалась снежная и превратиться в сосульку, прячась по сугробам, можно было запросто.
– И куда же мне валить? – поинтересовался Гош.
– Куда угодно.
– Слушайте, мужики… – начал было Гош, но его перебили.
– Ты нам не нужен, – сказали ему. – Времени тебе до утра. Потом застрелим.
«Как же они меня боятся… – подумал Гош. – Боятся, что захочу власти и перехвачу лидерство. Дурачье. Во-первых, я уже успокоился. А во-вторых – поздно. У них тут все схвачено, только они сами еще этого не понимают…»
– Хорошо, – сказал он. – Добились своего. К полудню меня не будет.
Глава делегации посмотрел на часы и весь сморщился.
– К двенадцати ноль-ноль, – объяснил Гош. – К двенадцати завтрашнего дня.
– Нет. Когда солнце встанет. И учти – мы проверим.
– Зря это вы, – от души ляпнул Гош. Пожалел, но уже не смог остановиться. – Вам надо водоснабжение наладить. Кто сообразит, как? Рации в машины поставить слабо? То-то же. Карту местности склеить не можете, а там военные склады обозначены. Топливо, оружие, боеприпасы… Кто их найдет? У вас половина девчонок с брюхом. Кто роды принимать будет? Ты, что ли?
– А что, ты?
– Я хотя бы представляю, как это делается.
– Я тебя щас замочу! – рассвирепел главарь. – Исчезни, понял?!
– Понял, – хмуро сказал Гош. – Когда встанет солнце.
– И радуйся, что не убили, – посоветовали ему на прощание.
– Я весь в слезах, – ответил Гош, убрал оружие и захлопнул дверь.
Когда взошло солнце, он погрузил в «Лендровер» свои нехитрые пожитки и выехал за город, так и не решив еще, куда держать путь. В принципе он рассчитывал найти приют в одном из окрестных сел. Деревенские уже почуяли, что от городских добра не жди, и могли бы пригреть беглеца хотя бы в знак протеста. Но все расставила по полочкам засада. Тула решила закрыть проблему раз и навсегда и все-таки убить неудобного парня, который поначалу вел себя как крутой, а потом отчего-то расхотел быть как все.
Машину ему сначала превратили в дуршлаг, а потом окончательно разнесли из гранатомета. Если бы не лес, начинавшийся прямо у дороги, Гош вряд ли ушел бы живым. Проклиная тупых идиотов, он удрал в чащобу и долго плутал, думая, а не расплакаться ли ему. Но вместо этого замерз, обозлился и за считанные часы полностью утратил с большим трудом восстановленное за прошедшие месяцы человеческое обличье.
Дни и ночи он старательно вытравливал из себя агрессию. Применяя немудреные психотехники, учился быть человеком. Оказалось – зря. Как он «проснулся» таким же волчонком, что и все остальные, так он им и стал опять. Немного холода и голода, много опасности для жизни и очень горькая обида. Идеальные условия, чтобы действительно стать как все.
К вечеру Гош выбрался на окраину города. Тула что-то шумно праздновала, может быть, даже избавление от него, любимого. По улицам носились машины, поэтому Гош не рискнул идти дальше, а заночевал в какой-то развалюхе. Слава богу, внезапно наступила оттепель, и он не совсем закоченел. Утром проверил оружие и двинулся восстанавливать справедливость, как он ее теперь понимал. Точнее – не теперь, а снова, но особой разницы по результатам эти понятия не имели. Просто в начале пути Гош отмечал, какие вокруг славные лица и как они не вяжутся с кошмарным внутренним содержанием, точнее – полным его отсутствием. Отмечал, даже когда в эти лица стрелял. Тула его от желания вникать в тонкости вылечила.