Раздался тихий треск, и из сжатого кулака Фредди выскользнуло облачко зеленоватого дыма. Тролль разжал кулак и стряхнул на пол горсть трухи.
— Так можно и бородавку заработать, — сказал я.
— Тебя тут искали.
Кусок ветчины замер на полдороги к моему рту.
— Кто? Все же знают, что я не работаю.
Я только позавчера вернулся из одной весьма прибыльной и даже не очень рискованной экспедиции, итогом которой было то, что два профессора-ботаника из Европы стали обладателями трех ростков красного эдельвейса, который, по их мнению, растет только на могилах древних эльфийских королей, ну а я стал владельцем четырех сотен полновесных американских долларов. Человек я добрый и не стал, получив деньги, объяснять профам, что, во-первых, в Америке никогда не было эльфийских королей, а, во-вторых, красный эдельвейс растет на их могилах потому, что его там сажают. Вообще-то он растет в горах.
И теперь, до тех пор, пока этим четырем сотням не придет конец, я намеревался валяться в мягкой кровати, читать Жюля Верна и Ницше, три раза в день питаться у Фредди и каждый вечер принимать горячую ванну. А в перерывах между этими занятиями предаваться ничегонеделанию.
Тролль пожал плечами.
— Мое дело — сказать. А спрашивать будешь сам.
С этими словами он ткнул во что-то за моей спиной.
Я развернулся в указанном направлении и обнаружил, что Фредди указывал на тот самый темный угол, где находилась темная личность. На этот раз я смотрел внимательнее и разглядел больше.
Это была невысокая бледная девушка, старательно закутавшаяся в серый плащ с капюшоном. Возможно, полуэльфийка или гномка, хотя и не обязательно — невысокие люди иногда появляются и без помощи других рас. Впрочем, все реже и реже.
Я подхватил поднос и двинулся к столику, дожевывая на ходу ветчину.
— Мне сказали, что вы кого-то ищете?
Девушка посмотрела на меня довольно возмущенно — очевидно, там, откуда она прибыла, не было принято садиться к даме за стол без приглашения, а уж тем более плюхаться, как это сделал я.
— Я разыскиваю мистера Ханко.
— Мистер Кристофер Ханко — это я.
Глаза у нее немного потеплели. Странные, кстати, глаза, довольно непонятного… я моргнул, сосредоточился, и они на миг полыхнули краснотой.
Вот, значит, как. Вампир. Точнее, вампирка.
Нельзя сказать, чтобы я сильно удивился. У нас здесь, как-никак, Пограничье. Одних оборотней не меньше, чем койотов. До тех пор, пока ты соблюдаешь определенные правила, всем плевать, что или кого ты сосешь в своей хижине. Другой вопрос, что вампирам с трудом удается держать себя в этих рамках — последнего здешнего кровососа три года назад отправили в его же собственном гробу в плаванье по озеру, возложив при этом на крышку связку динамита. Рыбы, говорят, остались весьма довольны.
— Мне сказали, что вы хороший проводник.
— Поправка. Я вхожу в двадцатку лучших проводников Пограничья. И на данный момент в этом городке я — самый лучший. До тех пор, пока не вернется Барсов, а это случится не раньше чем через пять дней. Но я не работаю.
Одно из немногочисленных преимуществ избранного мной способа зарабатывать на жизнь — не я бегаю за работой, а работа бегает за мной.
— Мне нужно попасть в глубь Запретных Земель.
Ну вот. Начинается.
Исключительно из чистого любопытства я задал еще один вопрос:
— И сколько же вы собираетесь мне заплатить?
— Я надеюсь, — заявило бледное создание, — что пятидесяти фунтов будет достаточно?
Это было даже не смешно.
— Послушайте, мисс-как-вас-там…
— Можете называть меня леди К.
— Нет уж. К. — это я. Кристофер, не забыли. Так вот, уважаемая мисс леди М. Меньше чем за пятьсот фунтов ни один хороший проводник даже разговаривать с вами не станет. А плохой проводник — это далеко не самый приятный способ самоубийства.
Похоже, вампирка слегка растерялась.
— Но у меня только сто семьдесят фунтов. Векселем Сити-банка.
Час от часу не легче. Ближайшее место, где можно реализовать вексель лондонского банка, самую малость поближе Лондона. Один проезд станет в половину суммы.
— Хотите бесплатный совет? Возвращайтесь в свой склеп и забудьте о том, что вас сюда привело.
— Я не могу. Это старый долг, и он…
— Если он такой старый, — заметил я, — то вполне может подождать еще сотню-другую лет.
По-моему, она хотела сказать еще что-то. Но смолчала. Нацепила на нос противосолнечные очки и вышла из салуна.
Я доел свой пирог, запил его кофе и, сам не знаю зачем, заглянул в ее кружку. В кружке был морковный сок. По-моему, она к нему даже не притронулась.
* * *
Когда я вышел на улицу, солнце уже поднялось довольно высоко. Пришлось добыть собственные очки — большие, не дающие бликов и, как следствие, очень дорогие. Что поделать — за хорошие вещи приходится платить.
Для начала я собирался зайти на почту. Почта находится в здании вокзала, а вокзал, в свою очередь, представляет собой конечный пункт одноколейки, по которой к нам раз в неделю приходит пара вагонов всяческого барахла, газеты второй свежести и примерно треть неприятностей. Остальные две трети приходят к нам пешком.
За те семь лет, что я провел в Пограничье, шесть железнодорожных компаний пытались проложить новую ветку в Запретные Земли. Все они обанкротились через пару месяцев, и вот уже больше года новых дураков не находилось. Похоже, седьмая сочла за лучшее заняться поисками Северо-Западного прохода. Так что в ближайшее время мы по-прежнему будем оставаться последним форпостом так называемой человеческой цивилизации. А с Западного побережья на Восточное придется добираться через Магелланов пролив.
Я вошел на почту, вежливо поздоровался со всеми присутствующими в лице нашего почтмейстера Енота Вилли и трех десятков сонных мух, выбрал скамейку почище и, вооружившись тремя кипами газет, начал приобщаться к новостям извне.
— Сеньор Ханко?
Я как раз с интересом начал изучать речь Бена Дизраэли, которую зачем-то перепечатала нью-йоркская «Таймс» из лондонской, и этот тип — кто бы он ни был — прервал меня на самом интересном месте.
— Да, это я.
Странный сегодня день.
— У меня к вам одно маленькое дельце.
Я опустил газету и посмотрел на человека, который уже после двух произнесенных им фраз начал мне очень не нравиться.
Загорелый чернобородый человек, одетый в дорогой костюм европейского покроя. По-английски говорит почти без акцента. То ли мексиканец, долго живший в Европе, то ли испанец, долго живший в Мексике.