— Прошу вас, сеньорита, — будь у алькальда метла, он, без всякого сомнения, принялся бы подметать площадь передо мной. Господи, как в одном человеке может уместиться столько готовности унизиться? Не понимаю.
— Вы должны, — с какой радости я им что-то должна?! — простить нас, досточтимая сеньорита охотница, — продолжал алькальд. — У нас очень маленькая, бедная деревня. Священник и тот бывает у нас всего лишь два раза в год…
— Я знакома с отцом О'Таили.
— …да, и тогда же приезжают сеньор сборщик с солдатами. У нас нет даже алькальда…
— А вы кто такой?
— Я… — говоривший на миг замялся. — Я простой хозяин лавки. Так уж повелось, что мои односельчане доверяют мне вести переговоры с приезжими. Но никакой официальной власти у меня нет. Прошу вас, сеньорита…
— Сеньорита Бренда, — сообщила я, наклоняясь, чтобы не задеть шляпой хлипкий косяк. — Называйте меня так.
— О… это большая честь для нас, сеньорита. А меня зовут Родриго. Родриго Санчес, с вашего позволения. Вот… эта лучшая в доме кровать.
Что ж, по крайней мере на ней было хоть какое-то подобие постели. Жалкое, по совести говоря, подобие, но все равно.
— Превосходно, — солгала я, забрасывая под кровать свои седельные сумки.
— Может, благородная госпожа охотница пожелает перекусить после столь длительного и трудного пути? Моя жена…
— Потом, — отмахнулась я. — Сейчас я хочу поговорить с родственниками пропавших.
— Да-да, конечно, как будет угодно…
Этот низенький, с реденькими сальными волосами человечишка уже вызывал во мне большую неприязнь, чем все остальные жители деревушки, вместе взятые. Держу пари, он ведет себя так с каждым хоть сколь-нибудь значимым приезжим — мелким чиновником, О'Райли… просто проезжим гринго. А потом отыгрывается на односельчанах. Наверняка они все у него по уши в долгах.
Может, пристрелить его? Тоже ведь вампир, только еще худший.
В хижине, где жила маленькая Рамона Фернандес, мы не нашли никого, а из родных Педро Хименеса на месте была только бабка, скрючившаяся в плетеном кресле в самом темном углу хижины. Я отослала лавочника прочь и попыталась ее разговорить, но, судя по тому, что пробивалось сквозь полубезумное хихиканье, самые свежие новости бабки относились к взятию Аламо. [2]
Может, брат Рамон и сумел бы добиться от нее чего-нибудь путного — он даже мумию мог разговорить, — но не я.
При мысли о Рамоне мне стало грустно. Я вдруг воочию представила, как мы едем рядом — Моргана подозрительно косится на мышастого мула монаха, мул в свою очередь начинает перебирать ушами, я хохочу, а Рамон невозмутимо почесывает свою кастильскую бородку и выдает одну из своих любимых латинских пословиц.
Промучившись с бабкой еще минут десять, я, наконец, окончательно признала бесполезность сего занятия и вышла из хижины.
Лавочника, естественно, давно и след простыл. Равно как и прочих взрослых аборигенов. Сиеста, мертвый час, что вы хотите, сеньорита? Только стайка мальчишек сгрудилась около соседнего забора, бросая испуганные взгляды в мою сторону.
Впрочем… не только мальчишек.
— Эй, bonita, — махнула я рукой тому из сорванцов, что щеголял чуть менее, чем у прочих, измазанной физиономией, а заодно и короткой юбкой из разноцветных лоскутов. — Иди сюда.
Существо в юбке оглянулось на своих притихших сотоварищей, сделало шаг, снова оглянулось…
— Иди-иди, — подбодрила я ее, — не бойся.
При более детальном изучении особь в юбке оказалась довольно симпатичной девчушкой — а если бы кто-нибудь, решила я, взял на себя труд отмыть это дитя и нарядить во что-нибудь более приличное, — то ее можно было бы назвать и красивой.
Когда-то я тоже любила водиться с мальчишками.
— Ты знала Рамону Фернандес?
— Да, сеньорита охотница, — отозвалась девчонка, неотступно глядя на что-то в районе моего пояса.
Проследив за ее взглядом, я подавила тоскливый вздох и принялась рыться в карманах плаща. Не то, не то… ага, вот.
Вообще-то я не увлекаюсь ручным переснаряжением, но в силу специфики работы некоторые пули приходится делать самой.
— Держи, — я протянула девчонке гильзу от «бизона». — Как тебя зовут?
— Мария, — пискнула та, зачарованно уставясь на блестящий цилиндрик. — О… это мне?
— Лови, — гильза блеснула на солнце и тут же исчезла в смуглых ладошках.
— О… большое спасибо, сеньорита охотница, — затараторила девчонка. — Я… я сделаю из нее талисман. Повешу на шнурок… и буду носить рядом с крестом.
— Хорошая идея, — серьезно кивнула я.
— Я… — даже сквозь загар и слой грязи было заметно, что Мария отчаянно покраснела. — Я бы хотела стать такой, как вы. Сильной, отважной, никого не боящейся. Вы ведь никого-никого не боитесь, правда, сеньорита охотница? Даже самого Еl Diablo?
— Да хранит нас Господь от встречи с ним, — улыбнулась я. — Храбрый человек должен бояться.
— Но… как это может быть, сеньорита охотница?
— Бренда. Меня зовут Бренда.
— Какое красивое имя, — тоскливо вздохнула девчушка. — И необычное. А вот у меня…
— У тебя тоже красивое имя, bonita. Просто я родилась очень далеко отсюда. Там необычным сочли бы твое имя.
— Бренда… — задумчиво повторила девчонка. — А почему ты сказала, что храбрый человек должен бояться?
— Так мне объяснил один мой друг-гринго. Он сказал, что только трусы не знают запаха страха — потому что удирают прежде, чем почуют его. Храбрый человек всегда идет навстречу своему страху и побеждает сначала его, потом то, что этот страх породило.
— И так каждый раз?
Я рассмеялась и надела на голову Марии свою шляпу, немедленно съехавшую ей на глаза.
— Нет. Один страх достаточно победить раз, и потом он сам будет бежать от тебя.
— А чего боишься ты, Бренда? — малышка поправила шляпу, но выглядела в ней все равно уморительно. Встрепанный воробушек, нацепивший себе на голову собственное гнездо.
— Сейчас, — я задумчиво огляделась по сторонам, — я больше всего боюсь остаться без ужина. Как осталась уже без завтрака и обеда.
— Бедная.
— Сможешь показать, где пропала Рамона Фернандес? — деловым тоном осведомилась я, возвращая шляпу на привычное место — солнце пекло просто немилосердно.
— Да, — девчушка заметно побледнела, но все же нашла в себе силы кивнуть.
* * *
Лес мне не понравился. Он был весь пронизан какими-то затхлыми, мрачными оттенками… я так и не смогла понять, что именно настораживало меня, но очень пожалела, что оставила «винчестер» в притороченном к седлу чехле.