— Пошел ты, — процедил Гоша, прикидывая, что делать дальше.
Инструкция предусматривала запасной вариант на случай, если не удастся завладеть предметом по-хорошему. Гоша решил, что этот случай наступил. Рассмотреть другие варианты ему помешала стремительно разгоравшаяся злоба. Долбаный интеллигент довел его до точки кипения парой коротких фраз. Вот что значит сила слова.
Он замахнулся ломиком, чтобы обрушить его на ноутбук.
И кто бы ожидал от писателя такой прыти и такой точности?
Только не Гоша.
В помещении выстрел прозвучал оглушительно. Гоша ощутил сильный удар в спину, в результате которого его бросило на стол. Он уперся ляжками в столешницу, гадая, что это за красноватая субстанция выплеснулась из него неаппетитным конусом. Потом пришли боль и ужас, но прежде он успел опустить голову и обнаружил у себя в животе отверстие таких размеров, что его невозможно было заткнуть пальцем и даже кулаком.
Он хотел сказать еще что-то — наверное, сообщить писателю, что он с ним сделает, когда недоразумение с дыркой в животе как-то уладится само собой (ведь это не могло происходить по-настоящему?! Не могло же такое случиться с ним?!), но из глотки вырвалось только невнятное бульканье, а на губах вздувались и лопались кровавые пузыри. В ушах шумел океанский прибой; багровая пелена затягивала поле зрения, поднимаясь снизу, словно гранатовый сок наполнял глазные яблоки…
Наконец до Гоши дошло, что всё кончено. Нелепость этого не укладывалась в голове. Он выронил ломик и медленно сполз на пол, хватаясь за что-то руками и уже не помышляя ни о чем другом, кроме как об истекающей из него жизни.
Уродец, который расположился на столе и остался невредимым, в последний раз подмигнул ему оранжевым глазом («ЖЕЛАЕТЕ ПРОДОЛЖИТЬ?» — «Да! Да!! Да!!! Желаю!!!» — «НЕТ, ЛЮБЕЗНЫЙ! СЕГОДНЯ НЕ ТВОЙ ДЕНЬ») — и потом была только боль, голодным волком бросившаяся на него в наступившей кромешной тьме.
Даже в солнечный день на кладбищенских аллеях было сумрачно, а кое-где и сыровато. Параходу пришлось дважды перелезать через поваленные бурей старые деревья. На нижнем ярусе преобладала акация, чья молодая поросль повсюду запустила свои колючие руки и цеплялась за джинсы.
При желании он мог бы, наверное, найти и видимые следы недавних передвижений, но что в них толку? Они лишь отвлекали бы от шлейфа, который мерцал у него в мозгу пунктиром мигающих багровых искр. Мерцал, делаясь то ярче, то тусклее, — и вдруг погас, как будто ветром задуло костры, обозначавшие посадочную полосу, на которую он так и не успел приземлиться. Неожиданно он ощутил присутствие живого человека, и оставалось только удивляться, почему не раньше, — ведь тот находился совсем близко.
Они увидели друг друга одновременно. Тихий малый чахоточного телосложения, который прежде выглядел чуть ли не робким и умудрялся оставаться незаметным среди других «креатур», похоже, чувствовал себя здесь вполне уверенно. Параход заподозрил бы слежку за собой, если бы они не сближались с противоположных сторон. Этот, как его… (Нестор?..) двигался хоть и аккуратно, но и не скрываясь.
Параход успел соорудить полдюжины предположений относительно того, зачем сюда послана «креатура», — и в любом случае выходило, что кому-то известно как минимум столько же, сколько ему. Случайная встреча на кладбище двух любителей тишины и уединения или собирателей эпитафий выглядела совсем уж маловероятной.
Нестор поступил проще: задал вопрос не себе, а ему.
— Что ты здесь делаешь, брат?
Голос у него был блеющий, отрешенный, и обращение «брат» прозвучало вполне по-доброму, можно сказать, по-монашески.
Параход решил, что ничего не потеряет, если до известной степени откроет карты.
— Ищу труп.
Нестор остановился в двух шагах от него. Вблизи стали заметны провода, выходящие из-под воротника армейской куртки и терявшиеся во всклокоченных белесых волосах. Через плечо висела сумка, явно тяжелая, из которой торчал целый жгут таких же проводов.
Ответу Нестор не удивился. Он вообще ничему не удивлялся. Воздев глаза к небу, словно провожал взглядом отлетевшую душу, он спросил:
— Чей?
— Одного из этих… которые нас охраняют.
— А-а, стало быть, они и себя-то защитить не могут, не то что других.
В этих словах Параходу почудилось злорадство.
— Пока не ясно, от чего защищать. Или от кого.
— От самих себя, брат, — изрек Нестор авторитетным тоном проповедника, и Параход ухмыльнулся в бороду. У этого парня действительно в прошлом был монастырь. Всё как положено: исступленные молитвы, ночные бдения, укрощение плоти… Но монашеская жизнь закончилась, и закончилась чем-то нехорошим. Параход не мог пока сказать, чем именно. Нестор, вообще-то, был открытой книгой — но открытой почему-то всё время на одной и той же странице. И заглянуть в начало или в конец не удавалось. Возможно, некоторые «страницы» были вырваны. Кроме всего прочего, Параход даже затруднялся определить, чьей «креатурой» является сие бледное подобие человека.
— Ну а тебя как сюда занесло?
— Где-то здесь вход.
Произнесено это было так, что сразу становилось ясно: оценить значение входа дано не всякому. Параход всё же попытался:
— Вход куда?
— В темноту, которая есть причина безумия в каждом из нас.
По мнению Парахода, для этого не надо было совершать столь долгих прогулок с отягощением — темнота и безумие гораздо ближе, чем иногда кажется, — но он предпочел не спорить. Спор — самое бессмысленное занятие на свете, и рождается в нем не истина, а взаимная неприязнь. Не то чтобы он испытывал к Нестору симпатию, однако и не хотел бы иметь его в числе своих врагов.
Дело осложнялось тем, что Нестор не был сумасшедшим. Критерии нормальности, которыми пользовался Параход, возможно, показались бы современной медицинской науке несколько расплывчатыми, но еще ни разу его не подводили. Был случай, когда законченный шизофреник, общавшийся с разумными грибами с Юпитера, спас его от озверевшей толпы добропорядочных граждан, которых признала бы вменяемыми любая психиатрическая экспертиза. Впрочем, у него и раньше не вызывала сомнений относительность любых человеческих проявлений: сегодня ты среди отбросов общества, а завтра — вождь революции; или, скажем, ныне ты властитель дум и вожделений, но когда-нибудь превратишься в слюнявого идиота на попечении сиделок, которые не удавят тебя лишь из жалости или трусости…
В общем, оставалось выяснить, в какой степени они могут помешать друг другу… или, чем черт не шутит, — помочь. У Парахода было множество недостатков, включая лень и неряшливость, но предубежденности против инакомыслия среди них не числилось.
— Удачи, брат, — сказал он, обходя Нестора и пытаясь снова сосредоточиться на своем блуждающем покойнике.