Не в силах видеть дальнейшее, владыка Подземного мира повернулся спиной к парочке и молча вернулся в мир умерших.
Аполлону не понадобилось много времени, чтобы сообразить: обнимать Персефону все равно что обнимать хладный труп. Он отодвинулся от богини и всмотрелся в ее бледное лицо.
— Что случилось? Снова какие-то неприятности с Деметрой?
Персефона покачала головой. Она моргнула, и две слезинки упали с ее ресниц и скользнули по щекам, оставив влажные следы. Аполлон прикидывал, как ему лучше поступить: поцеловать ли богиню или материализовать для нее бокал вина, когда откуда ни возьмись выскочил черный монстр и втиснулся между ним и Персефоной.
— Убирайся, урод из преисподней! — закричал Аполлон, отскакивая назад и пытаясь удержаться на ногах.
Жеребец оглянулся на него и оскалил желтые зубы.
— Все в порядке, Орион, Аполлон не хотел плохого.
Печаль, прозвучавшая в голосе Персефоны, тронула бога солнца. Он вытянул шею, чтобы из-за черного зверя увидеть богиню. Она рассеянно гладила коня. По ее лицу текли слезы, но она этого не замечала.
— Орион! Мне надо поговорить с твоей хозяйкой! — Жеребец, сверкая глазами, повернул голову и посмотрел на Аполлона. Бог поспешил вскинуть руки в жесте мира. — Я хочу всего лишь предложить ей помощь.
Орион как будто подумал немножко, потом громко фыркнул и, лизнув богиню в щеку, отошел с тропы, не сводя черных глаз с бога света.
Аполлон взял Персефону за вялую руку и повел к скамье, вырезанной в камне неподалеку. Богиня села. Аполлон взмахнул рукой, и тут же из воздуха возник прозрачный бокал; его появление сопровождал фонтан искр. Аполлон предложил бокал Персефоне.
— Это просто родниковая вода, — сказал он, видя, что богиня колеблется. — Я подумал, что тебе надо освежиться.
— Спасибо, — деревянным голосом ответила Персефона.
Вода была холодной и вкусной. Она сделала большой глоток, но пустота внутри нее от этого не уменьшилась.
Аполлон сел рядом.
— Что тебя так расстроило? — спросил он.
Персефона не отвечала так долго, что Аполлон уже подумал: она просто не желает говорить. Но наконец она заговорила, и в ее голосе звучала такая безнадежность, что у бога что-то сжалось в груди.
— Моя собственная глупость... вот отчего мне так больно.
— Могу я чем-то помочь тебе?
Она посмотрела на него, и богу показалось, что ее глаза заглянули прямо ему в душу.
— Ответь мне на один вопрос Что главное в любви — тело или дух?
Аполлон улыбнулся и хотел было отшутиться, но вдруг понял, что не может этого сделать. В очередной раз богиня озадачила его своей искренностью. С последней встречи богиня весны не покидала его мысли. Он заглянул ей в глаза. Ему не по силам было облегчить ее боль, и потому он ответил честно:
— Персефона, ты задала вопрос не тому богу. Ты ведь знаешь, я весьма опытен в телесных усладах. Во мне вспыхивает желание — и я его насыщаю. Но любовь? Самое неуловимое из всех чувств? Я видел, как она ставит на колени непобедимых воинов, а какую-нибудь девицу делает сильнее, чем Геракл, но не могу сказать, что я сам когда-нибудь любил. — Он осторожно коснулся ее щеки. — Но когда я смотрю на тебя, мне хочется, чтобы все стало иначе.
Вокруг понемногу светлело. Значит, вскоре должен был наступить рассвет. Колесница Аполлона стояла неподалеку, и времени у бога солнца почти не оставалось. Аполлон видел, что, хотя он сидит рядом и пытается предложить утешение и сострадание, Персефона даже не смотрит на него. Она смотрела на вход во владения Гадеса. Аполлон опустил руку.
— Ты любишь Гадеса! — Он даже не пытался скрыть удивление.
— А почему тебе это кажется таким уж странным? Потому что я — весна, а он — смерть? Или потому, что бессмертные на самом деле не умеют любить?
— Я просто не думал, что такое возможно, — смутился Аполлон.
— Наверное, невозможно. — Вспышка огня в ее голосе угасла, Персефону снова охватила безнадежность. Она встала. — Орион!
Жеребец рванулся к ней. Не произнеся больше ни слова, богиня вскочила на спину коня и ударила пятками по его бокам. Орион помчался вперед, оставив Аполлона стоять с разинутым ртом в облаке пыли, поднятом подкованными копытами.
— Персефона и Гадес? Но разве такое возможно? — пробормотал бог света.
Гадес был в кузнице. Он раздул огонь так, что жар стал почти невыносимым, и разделся, оставшись в одной лишь повязке на бедрах. Он не собирался сейчас ковать конские подковы. Этого ему было недостаточно. Нужно было что-то другое, более масштабное. Пожалуй, он возьмется за щит, начнет его ковать из самого прочного металла. Сделает нечто такое, что укрывает тело, если уж нельзя защитить душу.
Темный бог подбрасывал в огонь уголь до тех пор, пока пламя не заревело. Потом он сунул в горн лист металла и, когда тот раскалился, выхватил его. И начал ковать, что задумал.
Гадес работал и работал, не делая перерывов. Его плечи уже ныли, а каждый удар молота отдавался болью во всем теле. Он не винил Персефону. Она была просто юной богиней. Ему следовало подумать об этом раньше. У него ведь хватало ума держаться подальше от бессмертных. И она лишь доказала еще раз, что он был прав. Его дело — просто работать из века в век. Он был дураком, когда позволил себе отклониться от своего пути.
Он ощутил ее присутствие в тот самый момент, когда она вошла в кузницу. И рассеянно подумал: он что, всегда будет чувствовать ее близость? Почему его душа так привязана к ее душе, хотя Персефона совсем его не любит? Над этим стоит поразмышлять. Позже. Когда он снова останется один, когда он сможет думать о ней, не вспыхивая сразу таким мучительным желанием. А сейчас он должен со всем этим покончить. Он должен вернуться к прежнему образу жизни, пока не подвергся очередному унижению. И пока она не нанесла ему новую неизлечимую рану.
— Мне хочется, чтобы ты знал; ты невероятно привлекателен, когда работаешь в кузнице.
Когда богиня вошла в кузницу, Гадес перестал колотить металлом по металлу, и во внезапно наступившей тишине ее голос прозвучал слишком громко. Темный бог молчал, не в силах заставить себя говорить.
— Гадес? — Она откашлялась и продолжила, не дождавшись ответа. — Мне бы хотелось сегодня увидеть еще какие-нибудь области Подземного мира. Ты поедешь со мной?
Ее голос. Он был таким юным и сладким. На мгновение решимость Гадеса пошатнулась. Потом он вспомнил, как легко она позволила Аполлону обнять себя. А когда он наконец медленно повернулся к ней, Персефона не смотрела ему в глаза. Гадес окончательно пал духом.
— Боюсь, нашим путешествиям пришел конец. Как видишь, у меня много работы, которую необходимо завершить.
У Лины все сжалось внутри. Мужчина, отвернувшийся от наковальни и заговоривший с ней, не был ее возлюбленным. Это был холодный и властный бог, которого она встретила в тот день, когда пришла в Подземный мир. Нет... Лина повнимательнее присмотрелась к нему и поняла, что ее первое впечатление было ошибочным. Этого мужчину она вообще не знала.