Составление плана будущих действий улучшило настроение Лины, и она так углубилась в собственные мысли, что совершенно не заметила, как добралась до края леса, — но тут вдруг деревья кончились. Лина, растерявшись, огляделась вокруг, пытаясь понять, что случилось с пейзажем. Вокруг себя она видела лишь заросли травы и папоротника. А впереди лежала голая земля красновато-коричневого цвета, пересохшая и потрескавшаяся. Прямо перед Линой текла река кипящего пламени, ярко выделявшаяся на фоне чернильной темноты.
Лина задохнулась. Тартар... Она забрела на окраину ада!
«Развернись. Иди обратно».
Умом Лина понимала, что надо последовать указанию внутреннего голоса. Однако онемевшее тело отказывалось повиноваться.
А потом она услышала шепот, доносившийся из черноты за огненной рекой. Голоса тянулись к ней, как нити ненависти, сплетая сеть темных воспоминаний о каждой совершенной ошибке, каждой произнесенной лжи, каждом слове или поступке, причинившем боль другим. Смертная душа Лины кипела и бурлила. Лина стонала и пошатывалась под грузом собственных дурных дел. Она упала на колени.
Маслянистая тьма текла с берега огненной реки. Она тянулась к Лине усиками ненависти.
«Ты не богиня. Ты смертная женщина — средних лет, заурядной внешности... неудачлива в личных отношениях. Ни один мужчина не любил тебя. Да и с чего бы? Ты даже не можешь родить детей. Ты потерпела неудачу как женщина и как жена. Одиночество — вот все, что ты заслужила».
Душа Лины начала медленно отделяться от тела Персефоны, и Лина почувствовала, что рассыпается, растворяется...
— Гадес, ты должен выйти!
Даймону пришлось кричать, чтобы темный бог расслышал его в непрерывном грохоте металла. Гадес выпрямился и отер с лица пот.
— Что бы там ни было, разбирайся сам.
— Это умершие. Они просят встречи с тобой.
Лицо Гадеса угрожающе потемнело.
— Пусть подадут прошение, когда я буду в тронном зале.
— Не думаю, что надо ждать приемного дня, чтобы услышать, о чем они говорят, — настаивал Япис.
— Оставь меня в покое! Сегодня меня совершенно не интересует, что они там говорят.
Япис, не обращая внимания на взрыв ярости, посмотрел в глаза Гадесу.
— Они говорят, с Персефоной что-то случилось.
Гадес рванулся из кузницы, на ходу натягивая тунику. То, что он увидел за дверью, заставило его остановиться так резко, как будто он налетел на стену. Все ярусы садов были заполнены бесчисленными душами умерших. Они стояли молча, бок о бок: девочки, юные девы, матери, пожилые женщины, древние старухи...
Одна старуха и девица, которую Гадес узнал — она танцевала с Персефоной на лугу, — отделились от толпы и подошли к темному богу. Женщины почтительно поклонились. Старуха заговорила:
— Великий бог, мы пришли к тебе из любви к богине весны. Происходит что-то странное. Богиня не в себе.
— Мы видели, как она шла через лес, — сказала девица. — Мы звали ее, окликали по имени, но она нас не слышала и не видела.
— Как будто она умерла, — кивнула старуха.
Сердце Гадеса остро кольнул страх.
— Где вы ее видели в последний раз?
— Там. — Старуха и девица повернулись и разом вскинули руки, указывая направление.
Они показывали в сторону Тартара...
Темный бог зажмурился и глубоко вздохнул, стараясь совладать с собой. Он отрешился от голосов умерших и всем существом сосредоточился на Персефоне. Он нащупал нить, что связывала их души, нить, которая сообщила ему, когда богиня вошла в кузницу, а потом вышла. Похоже было, что эта нить готова вот-вот оборваться. Гадеса наполнил ужас.
— Приведи Цербера, — быстро приказал он Япису.
Даймон кивнул и исчез.
Гадес снова повернулся к призрачным женщинам.
— Вы правильно поступили, придя ко мне.
Старуха и девица склонили головы, и этот жест повторили бесчисленные призраки за их спинами. Гадес обвел взглядом лица, окружавшие его.
— Эвридика! Принеси мне что-нибудь из одежды Персефоны. Что-то такое, что она недавно надевала.
Но вместо того чтобы мгновенно повиноваться его приказу, призрачная девушка подошла к Гадесу. Посмотрев в глаза темному богу, она осторожно коснулась его руки.
— Ты должен привести ее обратно, Гадес. — Голос Эвридики звучал едва слышно.
— Приведу, — бросил он и быстро пошел к конюшням.
Орион несся через лес, почти наступая на пятки Церберу. Трехголовый пес бесшумно мчался по следу богини. Ладони Гадеса были мокрыми от пота, он изо, всех сил сжимал поводья. Жеребца не надо было понуждать держаться как можно ближе к Церберу. А тот неумолимо приближался к темным областям Тартара.
Мысли бога путались. Должно быть, он слишком сильно ранил ее, если вынудил уйти к Тартару. Но он не хотел причинять ей боль. Его собственная боль и ревность заставили его забыть о ее юности. Персефона, скорее всего, просто не понимала, куда идет. Но даже богиня не в силах устоять перед бесконечным отчаянием, царящим в Тартаре. В растерянности и ужасе Гадес пытался вспомнить, был ли на ней аметистовый нарцисс, когда он в последний раз ее видел. Да, пожалуй, был. Панический страх темного бога слегка утих. Аметист поможет ей защититься. Это могучая драгоценность, и кулон был изготовлен специально для Персефоны... Его защитные свойства велики.
Гадес старался не думать о том, что может происходить сейчас с Персефоной. Он слишком хорошо знал все ужасы Тартара. Это было место вечного пребывания проклятых душ. Души смертных, которые уже при жизни полностью погрузились во тьму, приговаривались к отправке в те области. Гадес всегда неохотно выносил такой приговор, но он понимал необходимость отправлять туда души, что являли собой воплощенное зло.
И именно туда отправилась его любимая.
Орион вдруг резко остановился вслед за псом. Цербер что-то вынюхивал в сухой листве и наконец раскопал нечто, блеснувшее серебром в тусклом свете. Гадес спешился и поднял вещицу. Это была аметистовая подвеска Персефоны. У богини не было с собой талисмана, способного ее защитить.
— Быстрее, Цербер! — приказал темный бог.
Пес удвоил усилия, и Орион помчался за ним, не отставая. Они миновали наконец густой лес. Цербер остановился на берегу огненной реки Флегетон. Пес жалобно заскулил, и все три его головы уткнулись носами в нечто такое, что Гадес принял за труп животного. Но тут Орион пронзительно заржал и рванулся вниз по склону к Церберу. Когда жеребец остановился, Гадес понял, что видит перед собой.
— Нет!
Он стремительно соскочил на землю и оттолкнул в сторону тяжелого пса. Персефона лежала на сухой потрескавшейся земле. Она обхватила руками колени, сжавшись в неподвижный комочек. Глаза богини были открыты, зрачки сильно расширились — невидящий взгляд Персефоны устремился во тьму по ту сторону огненной реки.