Хлопаю по рюкзаку.
— Мозги не забыла?
Я смеюсь. Понимаю, что веду себя странно, и смешно и ужасно по-дурацки. Хотя — за последние несколько дней должна бы уже и привыкнуть.
— Захватила свой любимый форменный свитер команды болельщиц лагеря «Сосновое озеро», цвета морской волны?
— Точно! — Сердце начинает отчаянно колотиться. — Оставила на берегу! Скажи маме с папой, я сейчас!
Поворачиваюсь бежать, но Райли хватает меня за рукав и тянет назад.
— Успокойся! Папа его нашел и бросил на заднее сиденье. Серьезно, пошли уже, а?
В последний раз оглядев поляну, иду за сестрой к машине. Устраиваюсь на заднем сиденье. Когда выезжаем на шоссе, из рюкзака доносится приглушенная мелодия мобильника. Только я его вытащила, даже не успела прочитать сообщение, как Райли наваливается на мое плечо, стараясь подсмотреть. Я резко оборачиваюсь и отпихиваю ее. Лютик возмущенно косится на меня, недовольный тем, что его потревожили, а Райли все равно тянет шею, лишь бы заглянуть в текст. Я, как обычно, воплю:
— Мама!
Она отвечает совершенно машинально, перелистывая страницу журнала:
— Девочки, не ссорьтесь.
— Ты даже не смотришь! — кричу я. — Я ничего не делала! Это Райли ко мне лезет!
— Потому что она тебя любит, — говорит папа, и наши взгляды встречаются в зеркальце заднего вида. — Просто жить без тебя не может, поэтому ей все время хочется быть поближе к тебе!
От таких слов Райли отлетает в дальний угол машины и прижимается спиной к дверце.
— Фу!
Она подбирает ноги, причем снова толкает злосчастного Лютика, и театрально передергивается, как будто от непереносимого отвращения. Мы с папой переглядываемся и хохочем.
Я открываю телефон. Сообщение от Брэндона: «извини, сам виноват, позвони вечером». Я сразу же отправляю в ответ смайлик. Сойдет, надеюсь, пока я не соберусь с силами сочинить более содержательное послание.
Прислоняюсь головой к окошку, чтобы немного подремать, и тут Райли говорит:
— Ты не можешь вернуться назад, Эвер. Невозможно изменить прошлое. Оно уже есть.
Оборачиваюсь к сестре. О чем она говорит? Хочу спросить, но она продолжает, качая головой:
— Это наша судьба. Не твоя. Ты хоть подумала — может, это судьба распорядилась, что ты должна остаться в живых? Может, не просто так Деймен тебя спас?
Я смотрю на нее, разинув рот. К чему это она? Слышали ее мама с папой? Оглядываюсь, и вдруг вижу, что все вокруг словно застыло. Папины руки замерли на руле, глаза, не мигая, смотрят вперед, а у маминого журнала страница неподвижно торчит прямо вверх, как ее перелистывали, и хвост у Лютика остался наполовину приподнятым. За окном птицы оцепенели в полете, а вокруг застыли на полной скорости другие машины, Райли наклоняется ко мне, пристально глядя в глаза, и я понимаю, что только мы с ней одни движемся в этом оцепеневшем мире.
— Ты должна вернуться. — Райли говорит твердо, уверенно. — Ты должна найти Деймена — пока не поздно.
— Что не поздно? — кричу я. Мне мучительно необходимо понять. — И кто такой этот Деймен? Почему ты сказала это имя? Что вообще значит…
Я даже не успеваю договорить — Райли, скорчив гримасу, отталкивает меня.
— Серьезно, Эвер, не лезь ко мне! Что он там ни говори, — она тычет пальцем в сторону папы, — я к тебе не пылаю нежными чувствами!
Скорчив гримасу, она отворачивается и принимается громко подпевать своему плейеру. Песня Келли Кларксон сочинялась вовсе не для того, чтобы ее выкрикивали таким сиплым и противным голосом. Мама улыбается и слегка шлепает Райли по коленке, а папа подмигивает мне в зеркальце, и мы с ним одновременно улыбаемся, словно какой-то шутке, известной только нам двоим.
Мы все еще улыбаемся, когда огромный грузовик, груженный бревнами, врезается в бок нашей машины и весь мир погружается в черноту.
Когда я снова начинаю сознавать себя и окружающее, я сижу на кровати, разинув рот в беззвучном крике, который некому услышать. Второй раз за год я потеряла семью, осталось только эхо слов Райли: Ты должна найти Деймена — пока не поздно!
Спрыгиваю с кровати и бегом бросаюсь в соседнюю комнату. Эликсира и противоядия нет на месте. Значит ли это, что я одна возвращалась в прошлое, а все остальное осталось так, как было? То есть я вернулась туда же, откуда сбежала, бросив Деймена в опасности?
Мчусь вниз по лестнице так быстро, что ступеньки под ногами сливаются в сплошную ленту. Я понятия не имею, какое сейчас число и даже который час. Знаю только, что я должна успеть к Аве, пока не поздно.
Я уже на первом этаже, и тут меня окликает Сабина:
— Эвер, это ты?
Я прирастаю к полу, а Сабина появляется из кухни в заляпанном фартуке и с тарелкой печенья в руке.
— А, хорошо! Я тут решила попробовать рецепт твоей мамы — помнишь, она все время такие пекла? Попробуй и скажи, как получилось.
Стою на месте и ничего не могу сделать, только моргать. Собрав какие-то ошметки терпения, отвечаю:
— Наверняка получилось отлично. Сабина, я…
Она перебивает, наклонив голову набок.
— Ну, хоть одну штучку попробуешь?
И я понимаю, что дело не просто в еде. Сабине нужно одобрение — мое одобрение. Она все время мучается вопросом: правильно ли она меня воспитывает, не из-за нее ли все эти странности в моем поведении? А если бы она сделала все иначе, может, ничего и не случилось бы? С ума сойти — моя умная, образованная, потрясающая тетя, которая ни разу не проиграла дела в суде, нуждается в моем одобрении!
— Всего одну! — упрашивает она. — Не отравлю же я тебя!
Наши взгляды встречаются. Вроде случайные слова, а почему-то они меня царапают, словно в них зашифровано тайное послание, подсказка, что нужно торопиться. Но прежде я должна успокоить Сабину.
А она продолжает:
— Я понимаю, наверняка вышло хуже, чем у твоей мамы, у нее они получались просто восхитительными, но все-таки я делала по ее рецепту. С утра проснулась, и вдруг захотелось их испечь, вот я и подумала…
Сабина способна целый час проговорить, лишь бы уболтать меня. Я протягиваю руку, беру с тарелки самый маленький квадратик — быстро сгрызу его и побегу. Но, увидев в самом центре печенья процарапанную букву «Э», я понимаю — это знак.
Тот, которого я ждала все это время.
Райли пробилась ко мне, когда я почти совсем потеряла надежду. Пометила самое маленькое печенье первой буквой моего имени — она и при жизни всегда так делала.
Нахожу глазами самое большое печенье — точно, на нем буква «Р», Теперь я знаю наверняка, это от нее. Тайное послание, обещанный знак, о котором она говорила, когда мы расставались навсегда.