— Они были ему по-своему преданны, — сказал Уоллес. — Когда он сюда приезжал, они получали любую еду и любую женщину.
— Уоллес, неужели я обнаружу, что башня кишит незаконнорожденными отпрысками да обесчещенными девицами, которые пугаются собственной тени?
— Думаю, незаконнорожденных мы там точно найдем. Генри было на них наплевать, если это не были дети его законных жен. Боюсь, не всем девочкам удавалось выжить. Я уже сказал — там есть несколько незаконнорожденных, и все девочки. Так что вам не стоит тревожиться. Никто не встанет между вами и титулом лэрда.
— Меня не так волнует возможный наследник, как то, что Генри не заботился о детях, которых сам же породил.
— Это точно, ему не было до них никакого дела. Но им, однако, повезло куда больше, чем бедняжкам, рожденным в его собственной семье.
Саймон покачал головой. Они осторожно въехали во внутренний двор замка. Их никто не ждал, кроме нескольких женщин с детьми да полудюжины солдат, которые, судя по их виду, и не думали на них нападать. У Саймона возникло нехорошее предчувствие, что Генри, собираясь воевать за королевский трон, опустошил дом и увел почти всех мужчин.
Он обернулся к Уоллесу — пусть представит его, но увидел, что тот быстро соскочил с коня и бросился к худощавой рыжеволосой женщине с пухлым ребенком на руках. И почти все прочие мужчины из Лоханкорри сделали то же самое. Двор наполнился радостными криками. Саймон ощутил отчетливый укол зависти.
Он спешился и в окружении братьев пошел вверх по лестнице, ведущей к парадной двери. Обернулся и призвал к вниманию тех, кто собрался во дворе. В следующую минуту они все смотрели на него; на их лицах он видел волнение, надежду и смирение. Он собрался с мыслями, чтобы найти нужные слова.
— Ваш лэрд, Генри Иннез, мертв. Его казнили на прошлой неделе за преступление против короны. — Кое-где раздались радостные крики, но Саймон старался их не замечать. — Я Саймон Иннез, новый лэрд Лоханкорри. А это мои братья. — Он представил им братьев, начав со старшего, и заметил, как любопытство начинает преобладать над настороженностью. — Нам нужно начать работать. Из того, что я видел, следует — нас ожидает тяжелый труд, если мы не хотим умереть с голоду зимой. Мне понадобится час, чтобы привести себя в порядок и перекусить. Затем я хочу, чтобы все, кому есть что сказать, пришли ко мне в большой зал. За этот час вы можете также сообщить новость остальным, например, тем, кто живет в деревне. Нам придется работать сообща, если мы хотим сделать этот дом таким, каким он был во времена моего деда. Полагаю, нам под силу сделать это. Идите и скажите всем о собрании. Подумайте, что важно для каждого из вас и чем нужно заняться.
— Что ж, по крайней мере люди не разбежались из замка с воплями, когда увидели сразу четырех Иннезов, — сказал Малькольм.
— Сначала они держались очень настороженно. Но я думаю, обстановку смягчило возвращение их мужчин в добром здравии и хорошо откормленных.
С этими словами Саймон распахнул парадную дверь башни и нос к носу столкнулся с полной женщиной лет тридцати, которая держала за руку хорошенькую темноволосую девочку.
— Ищете меня?
— Да, я Энни. Распоряжаюсь работами по дому. Лэрд думал, что это мой ребенок.
— Но она не ваша?
— Нет, мой лэрд. Она ваша.
Саймон взглянул на девочку повнимательнее. Сомнений не было — в ней текла кровь Иннезов. Густые черные волосы, ясные серые глаза. Но ничего такого, что убедило бы Саймона, что это его ребенок. Он снова взглянул на Энни:
— Вы уверены?
— Ее родила Мэри, третья жена хозяина, через девять месяцев после того, как вас избил и чуть не до смерти. Мэри ее не хотела. — Энни поцеловала ребенка в щечку. — И мы все знали, что лэрд делал со своими дочками, так что я взяла ее себе.
— Но он сказал, что убил мою дочь.
— Он думал, что убил. В ту ночь родился еще один ребенок, тоже девочка, но я сразу поняла — не заживется она на свете. Дышала еле-еле, знаете ли, а кожа была желтой. Вот я их и поменяла. Когда та бедняжка умерла, я взяла себе девочку, которую — как все знали — родила Мэри, и вырастила ее. Она ваша, лэрд. Даже не сомневайтесь.
Он посмотрел на малышку.
— Как тебя зовут, дорогая?
— Марион.
— Прекрасное имя. Ладно, когда я вымоюсь и поем, приходи посидеть со мной в большом зале, если хочешь. Там будет собрание, мы поговорим обо всем, что нужно сделать, чтобы жизнь здесь стала лучше.
— А если мне тоже есть что сказать?
— Тогда, конечно, скажешь. Итак, встретимся в большом зале через час. — Он протянул девочке руку. — Договорились?
— Договорились.
Марион пожала руку Саймону.
Энни вдруг улыбнулась. Должно быть, в молодости она была очень хороша собой, подумал он.
— Вы справитесь, — сказала Энни.
— Думаю, это был комплимент, — заметил Кеннет, когда они все собрались в спальне лэрда, где девушки-служанки суетились с кувшинами воды.
— Думаю, да, — ответил Саймон.
Интересно, что бы сказала Илзбет по поводу его дочери?
— Не расскажешь нам, почему это у тебя дочь от Мэри? — спросил Малькольм, и в его голосе явно звучал гнев.
— Потерпите немного.
Когда большое корыто было полно горячей воды, Саймон отослал служанок прочь и тщательно закрыл за ними дверь.
— Это долгая история. Мне было восемнадцать, и я был несколько наивен в том, что касалось женщин, — начал он свой рассказ, принимаясь раздеваться:
Когда он снял рубаху, братья в ужасе переглянулись. Сам-то он давно привык к своим шрамам на спине, а вот для других это было жуткое зрелище.
— Почему же ты не умер?
— Сам не знаю. Мой приемный отец сказал, что я слишком упрям и поэтому не поддался боли и страшной лихорадке, от которых чудом не умер.
— Илзбет видела эти шрамы?
— Да, — с некоторой опаской ответил Саймон.
— И все же она осталась с тобой. Зачем же ты решил с ней расстаться?
Хмуро поглядев на младшего брата, Саймон забрался в корыто.
— Я думал — да и сейчас в этом уверен, — что она заслуживает лучшего мужа, чем я. У меня брат изменник и сумасшедший. Вдруг и во мне со временем проявится какое-нибудь безумие? Да и земли мои почти разорены. Я совсем не богат. Понадобятся годы работы и прорва денег, чтобы поправить дела. Давайте лучше обсудим это: что, по-вашему, нужно сделать, чтобы здесь можно было жить, и жить хорошо?
К тому времени, как Саймон спустился зал, чтобы начать собрание, его ум уже переполняли планы. Он взял маленькую Марион за руку и усадил ее в кресло справа от себя. Малькольм улыбнулся, давая Саймону понять, что не обижен тем, что старший брат отдал полагающееся ему место дочери. Саймон даже развеселился, когда увидел, что Марион принесла с собой меловую доску, на которой было что-то записано.