– Дай мне письмо, я сама прочту, – протянула она руку Протарху, который, пока царица болела, разбирал всю почту.
– Не стоит, Божественная, я прочитаю…
По его тону Клеопатра поняла, что уже прочитал и ничего хорошего в письме нет.
– Дай!
– Он женился, Божественная.
– Кто?
– Марк Антоний.
– К…как… женился?! На ком?
Она с трудом проглотила комок, вдруг вставший поперек горла. Как Марк Антоний мог жениться, зная, что она вот-вот должна родить его ребенка?!
– На сестре Октавиана Октавии.
Клеопатра рывком развернула папирус. Да, Тарс с прискорбием сообщал, что по Брундизийскому договору Марк Антоний вынужден жениться на Октавии, которая недавно овдовела.
Несколько мгновений царица неподвижно смотрела в пустоту, потом прошептала:
– Я ненавижу его…
– Отца своих детей?
– Нет, Октавиана. Он воспользовался отчаянным положением Марка Антония и заставил жениться…
Конечно, так думать было легче, хотя в глубине души Клеопатра прекрасно понимала, что никто не заставлял Марка вообще идти на поклон к Октавиану, он мог вернуться в Египет и получить нужную помощь здесь. Римлянин снова предпочел ей Рим. Не только ей, но и их детям. Египтянка все равно для римлянина оставалась египтянкой, неважно, что была гречанкой по происхождению, что царица, что сил и средств у нее больше, чем у того же Октавиана. Рим снова ставил Клеопатру на место!
Если бы она тогда сама поняла это место, то могла стать правительницей Востока и без помощи Антония, предпочтя союз с той же Парфией против Рима. Как предлагала возлюбленному, но она предпочла затаиться и молча зализывать новые раны. В ожидании чего, что Рим снова вспомнит о ней?
Восток праздновал рождение двойняшек, Египет радовался, царица наконец снова взялась за ум и занялась делами страны, в Александрии нет римлян, которые бы морочили ей голову. Радовались и Аполлодор с Протархом, хотя видели, что прекрасные синие глаза всегда грустны. Ничего, время лечит, когда-то мудрый восточный царь Соломон сказал: «Все проходит, пройдет и это». Он был прав, пройдет, бесконечного у человека ничего не бывает, просто потому, что сама земная жизнь конечна.
Клеопатра растила детей, даже кормила их сама, много времени уделяла Цезариону, снова занималась делами, ездила смотреть, как растет ее флот, посещала храмы и ученые диспуты, читала, заседала в совете с министрами, принимала послов, устраивала пиры и праздники, но синие глаза действительно оставались грустны. Тем более дети с каждым днем все больше походили на своего беспутного отца, не только бросившего их еще до рождения, но и совсем забывшего о существовании.
Царица наступила ногой на свою гордость и отправила Марку Антонию сообщение о рождении близнецов и о том, что они похожи на отца. Ответа не получила, зато Тарсий написал о беременности Октавии. Получив такое сообщение, Клеопатра рассмеялась:
– Дело женщин – рожать детей, но только патрицианки имеют право объявлять их детьми римлян! Знай свое место, царица Египта! Как я могла подумать, что это ничтожество отличается от других?! – Но тут же горестно вздохнула. – Но я люблю это ничтожество…
– Пройдет…
– Ты думаешь? – царица с надеждой оглянулась на Хармиону. Та уверенно подтвердила:
– Обязательно пройдет.
– Хорошо бы…
Клеопатра с головой окунулась в дела и заботы о детях и Египте. Помогло, почти забыла. Почти, но не совсем, потому что по комнатам дворца вскоре топали ножки двух маленьких копий Марка Антония. Копии шлепались, поднимались и снова пытались освоить передвижение на двух конечностях вместо четырех. Это было так забавно – помогать им учиться ходить, говорить, принимать мир. Каким окажется к ним этот мир, добрым или враждебным? Клеопатре так хотелось, чтобы он был добр, чтобы никто не посмел разлучать ее детей с любимыми ради каких-то политических целей, чтобы власть и роскошь не помешали им быть счастливыми.
Этой новой Клеопатре, больше матери и правительнице, чем властной царице, мечтающей о покорении проклятого Рима, радовались все, такая царица и была нужна Египту. Страна расцветала на глазах.
Во время одной из поездок по Нилу Аполлодор показал царице на зеленые берега, где виднелись согнутые спины работающих крестьян:
– Смотри, Божественная, вот лучшее, что ты можешь сделать.
– Работать на земле с ними?!
– Нет, обеспечить им мир, чтобы они могли вырастить урожай. У тебя богатейшая страна, Божественная, не меняй ее на призрачный Рим, и ты будешь счастлива сама, принеся счастье всем.
Клеопатра опустила голову, в глазах блеснули слезы. Аполлодор прав, во всем прав. Никогда попытки договориться, подружиться с Римом или противостоять ему не доводили Египет до добра. Она была готова забыть Рим, если бы еще Рим забыл о ней…
Целых три года казалось, что забыл. Египет действительно жил своей жизнью и богател, потому что Нил разливался вовремя и достаточно широко, трудолюбие народа приносило свои плоды, богатела казна, богател народ. Конечно, основная масса оставалась бедной, но наполнялась казна, строился новый флот, тяжелые, мощные корабли которого были оснащены огромными, наводящими ужас таранами… прокладывались и ремонтировались дороги, возводились новые здания, пополнялась книгами библиотека Музеума, в Александрию приезжали новые ученые, богатели храмы, Жизнь продолжалась что с Марком Антонием, что без него. Без даже лучше, спокойней. Египет радовался, что беспокойный, жестокий Рим забыл о нем.
Когда муж, раздраженный проволочками Октавиана с выделением легионов для войны с Парфией, отправился в Рим, чтобы прояснить ситуацию, Октавия, только что родившая дочь, поспешила с ним.
В Риме царило тревожное ожидание. Октавиану оказалось не до великих замыслов Антония просто потому, что его собственная власть трещала по швам. Вечному городу не давал покоя на сей раз Секст Помпей. Нет, сын Гнея Помпея вовсе не собирался нападать на Рим, сам город ему не был нужен, пираты Помпея перекрыли все пути подвоза продовольствия по морю, и множество судов, чьи трюмы были доверху набиты так необходимым Вечному городу зерном, стояли в порту той же Александрии, боясь выйти в море в сторону Рима.
Октавия быстро убедилась, что жизнь в Риме стала слишком дорогой, чтобы не стоило из него бежать. Подвоз продовольствия, конечно, осуществлялся и по суше, но этого было мало, рынки пусты, потому что продавать остатки за бесценок, как требовал Октавиан, никто не желал.
Сам Октавиан был измучен глупой борьбой, но его морские силы оказались слишком слабы против пиратов Помпея.
Встретившись с братом, Октавия с болью заметила, что он, и без того не слишком крепкий, стал совсем неказистым. Особенно это бросалось в глаза рядом с мощным Марком Антонием. Октавии так хотелось помочь брату. Но чем? Ничьего совета, тем более женского, тот не принимал, он все знал сам и решения принимал тоже.