Серена ощутила в сознании Квины мрачную усталость и истощение, когда древний мозг снова заговорил:
– Возможно, и мне стоило бы удалиться в башню из слоновой кости, но теперь я должна сделать иной выбор. Я позвала тебя сюда, Серена Батлер, чтобы сообщить о своем решении и чтобы ты поняла его.
– Ты думаешь, что понимание дается мне так легко?
– Реальность такова, какова она есть, – ответила Квина. – Я достаточно пожила на свете. Я не буду больше делиться мыслями, не позволю никому извращать мудрость. Когда меня не станет, Иблис может найти способы воспользоваться утраченными Доктринами, но я не намерена и дальше давать ему в руки оружие, которое он извратит.
С ужасом подумав о том, что сейчас может сделать древний мозг, Серена быстро сказала:
– Ты хорошо служила мне. Я многому научилась у тебя и всегда полагалась на твои советы.
Голос Квины смягчился:
– Я знаю, что у тебя искренние помыслы, но за две тысячи лет я устала от раздумий. Отныне я освобождаю тебя от своего покровительства. Думай сама. Покинь гнездо и лети навстречу своей судьбе.
– О чем ты говоришь? Подожди!
– Мне настало время… исчезнуть. – Электрожидкость забурлила и изменила цвет, стала зловеще красноватой, словно древний мозг начал кровоточить, выпустив из себя жизненный сок.
Серена ощутила, что мозг стал мертвенно-холодным – и это ощущение потрясло ее своей внезапностью.
Потом, без помощи со стороны посредников и без манипуляций со сложной системой обеспечения емкости, мысли и память исчезли из сознания когитора. После двух тысячелетий, посвященных размышлениям о сути бытия, Квина выпустила на волю свою сущность, и та растворилась в необъятной вселенной. Сознание исчезло, став небытием.
Серена выдернула руку из емкости. Жидкость жгла ей руки, словно кровь.
– Что я сделала?
– К этой трагедии привели многие обстоятельства, – сказала Ливия. – Отчасти Иблис Гинджо, да и Джихад – по самой своей природе.
Едва сдерживая слезы, Серена отошла от емкости со ставшим мертвой массой древним мозгом. Ее другом.
– Как много зла совершено моим именем!
Ливия сурово смотрела на дочь.
– Серена, в твоем распоряжении была четверть века, чтобы пережить свою трагедию и сделать из нее выводы. Теперь настало для тебя время принимать собственные решения.
Серена расправила плечи и решительно вскинула подбородок. Она посмотрела в окно – ледяной ветер обжег ей лицо.
– Да, мать моя. Теперь я знаю, что должна делать.
Она взглянула на погруженного в печаль монаха в оранжево-желтом одеянии, потом обвела взглядом зал, где поодаль стояли, горюя, ее телохранительницы в шафрановых одеждах.
– Настало время мне самой возглавить мой священный Джихад.
Лучше, когда тебе завидуют, а не жалеют.
Вориан Атрейдес. Честные воспоминания
Для Ксавьера Харконнена имение Батлеров было воплощением печальной памяти и разбитых надежд. Но это был и его дом, который создал он с любящей женой Октой и дочерьми – Роэллой и Омилией.
В свои сорок четыре года Окта расцвела зрелой женской красотой, вжилась в роль верной супруги и надежного якоря. Обладая большей душевной мягкостью, чем ее сестра Серена, Окта была заботливой и любящей супругой и внимательной матерью. Неоценимое сокровище.
Что я сделал, чтобы заслужить такую награду?
Ее отец Манион Батлер после ухода с поста вице-короля жил с ними, занимаясь садом и винодельней. Старик души не чаял в своих выросших внучках и все еще любил беседовать на политические и военные темы со своим влиятельным зятем. Естественно, чаще всего такие разговоры скатывались к банальным воспоминаниям о «добром старом времени». Серена для собственной семьи стала чужой.
Однажды Ксавьер вышел на переднее крыльцо и, глядя на темно-оливковые вершины холмов и ряды виноградных лоз, заметил всадника, направлявшегося через покрытые щебнем холмы.
Окта встала рядом с мужем, и Ксавьер обнял ее стройную талию. Рядом с ним ей было спокойно и уверенно. Они были женаты уже больше двадцати пяти лет.
Прищурившись, Окта узнала пригнувшегося к шее лошади темноволосого всадника, когда он въехал на дорожку сада.
– Ты не предупредил меня, что приедет Вориан, и я собралась навестить Шилу в поместье Танторов.
Еще не снявшая траура вдова Вергиля и трое детей недавно прибыли с Гьеди Первой и поселились в большой и одинокой усадьбе Эмиля Тантора. Окта очень деятельно помогала молодой женщине оправиться от горя и обжиться на новом месте.
– Мы просто хотим посидеть по-приятельски и обсудить кое-какие возможности. – Ксавьер погладил жену по длинным светлым волосам, уже чуть тронутых сединой. – Если бы я тебя предупредил, ты бы загоняла всех слуг и устроила пир.
Она улыбнулась в ответ.
– Тоже верно. А так вам придется довольствоваться холодным мясом и крутыми яйцами.
Он поцеловал ее в лоб.
– Но ты можешь зато потратить на нас наше лучшее вино. Пусть твой отец выберет бутылочку – он лучше всех нас разбирается в винах.
– Только потому, что он очень серьезно относится к обязанности его пробовать. Я попрошу его достать того вина, что осталось от его свадьбы с мамой.
Окта исчезла в доме, успев приветливо помахать Вориану, въезжающему во двор на мускулистом салусанском жеребце.
Хотя Ксавьеру было уже сорок семь и мышцы его потеряли прежнюю живость, ум его был способен держать даже больше объектов и отношений, чем в молодости. В противоположность ему, Вориан сохранил все достоинства юности, одновременно приобретя мудрость опыта. Он не состарился ни на день после бегства с Земли много лет назад. Кожа у него оставалась гладкой, волосы темными и пышными, но в глазах читалось бремя воспоминаний, какого не должно быть в глазах юноши. Много лет назад он рассказал Ксавьеру о курсе продления жизни – он назвал его «пыткой», – который назначил ему Агамемнон. Очевидно, в награду.
Вориан спрыгнул с седла и потрепал великолепное животное по холке. Двое конюхов подбежали принять коня и отвести в конюшню – вычистить, заплести гриву и расчесать хвост. Старый Манион проверит, чтобы все было сделано как следует.
Ксавьер поднял руку для официального приветствия, но Вориан просто обнял друга.
– Ну, как тебе нравится мой новый конь, Ксавьер? Это один из пяти, которых я только что купил. – Он с нескрываемой гордостью смотрел, как великолепного скакуна ведут в конюшню. Живописный зверь.
– Я думал, что ездить верхом для тебя будет морокой, Вориан. У тебя мало опыта в общении с лошадьми, так что…
– А я люблю хаос. Я провел слишком много времени с машинами, и есть что-то неповторимое и волнующее в том, чтобы ехать верхом на живом существе, которое само получает удовольствие от поездки.