Как это ни странно, но взгляд его чаще задерживался на одной очень занятой девушке, которая обходила столы, наполняла кружки напитком и подавала с кухни закуски. У девушки были темно-ореховые глаза и густые каштановые волосы, завивавшиеся мелкими мягкими колечками, такими соблазнительными, что Вориан с трудом сдерживал желание подойти и коснуться пальцами ее волос. Фигура ее была хотя и стройна, но отличалась женской округлостью, а более всего Вориана привлекали в ней суженное к подбородку лицо и притягательная улыбка. Какими-то неуловимыми чертами она вдруг напомнила ему Серену.
Когда настала его очередь заказать выпивку на всех, Вориан подозвал красавицу. В глазах ее заплясали дразнящие огоньки:
– Понимаю, понимаю, у тебя уже пересохло в горле от всей той чепухи, которую ты несешь.
Мужчины добродушно рассмеялись над Ворианом, который сам смеялся громче всех.
– Значит, если я скажу, что ты самая красивая девушка, то это тоже будет чепухой?
Она тряхнула кудрявыми локонами и бросила через плечо, уходя за заказом:
– Чепухой чистейшей воды.
Некоторые из молодок нахмурились, как будто Вориан уже успел их обидеть.
Когда девушка вернулась к стойке, Вориан снова посмотрел на нее. Она, мельком взглянув на него, отвернулась.
– Десять кредиток человеку, который назовет мне ее имя! – дерзко крикнул он, доставая из кармана монету.
Целый хор ответил ему:
– Вероника Тергьет.
Но Вориан отдал монету старику, который просветил его более подробно:
– У ее отца есть отличная морская лодка, но он не любит наш промысел и вместо этого купил это заведение, а заправляет здесь Вероника.
Одна из надувшихся девиц приникла к Вориану.
– Да она же и отдыха себе не даст. Так и загонит себя до ранней старости. – Голос девицы стал томным: – Унылая особа, вот что я тебе скажу.
– А может, ее просто рассмешить надо.
Когда Вероника вернулась к их столу, руки ее были заняты наполненными кружками. Вориан поднял свою, произнося тост:
– За прекрасную Веронику Тергьет, которая понимает разницу между истинными комплиментами и полной чепухой!
Она поставила на стол крепкое пиво.
– Я слышу здесь так мало правды, что мне трудно сравнивать. У меня нет времени на глупые россказни о местах, в которых мне никогда не доведется побывать.
Вориан повысил голос, перекрикивая шум:
– Я могу подождать и поговорить с тобой наедине. Не думай, что я не заметил, как внимательно ты слушала мои россказни, хотя и делала вид, что они тебе совсем не интересны.
Она презрительно фыркнула.
– У меня и после закрытия будет работа. Так что тебе лучше вернуться на свой чистенький корабль.
Вориан пустил в ход свою самую обезоруживающую улыбку.
– Я всегда с радостью поменяю свой чистенький корабль на теплую постель. Я готов подождать.
Мужчины восторженно засвистели. Им начинало нравиться это представление, но Вероника издевательски приподняла бровь.
– Терпеливый мужчина – это в наших краях что-то новое.
Вориан сохранил полнейшую невозмутимость.
– Тогда я надеюсь, что ты любишь новизну.
Окта старалась уничтожить мою веру в предназначение любви, в то, что у каждого из нас существует его единственная половина. Она едва не преуспела в этом, ибо я почти забыл Серену.
Примеро Ксавьер Харконнен. Воспоминания
Салуса Секундус казалась мирным оазисом среди грубой дикости войны, убежищем, где Ксавьер мог восстановить силы перед каждым новым возвращением в действующую армию Джихада. Однако сейчас, следуя в вездеходе к дому из космопорта в Зимин, он молил Бога только об одном – лишь бы не опоздать, хотя прибыл он из обычного патрульного полета.
Окта была беременна уже несколько месяцев – недаром они любили друг друга в ту памятную ночь после его прибытия с Икса – и теперь должна была вот-вот разрешиться от бремени. Он не присутствовал при рождении Роллы и Омилии – армейские дела превыше всего, – но теперь его жене было уже сорок шесть лет, и роды могли стать тяжелым испытанием, чреватым возможными осложнениями. Она, правда, уговаривала его не волноваться, что вызывало у Ксавьера еще большую тревогу.
Ксавьер гнал машину по извилистой дороге среди холмов, окружавших имение Батлеров, а солнце медленно садилось за западный горизонт. Ксавьер связался с домом, как только его баллиста вошла в солнечную систему Салусы, и ему, как обычно, доложили о самочувствии и состоянии жены. Из этих сообщений он заключил, что роды уже близки. – Окта решила рожать дома, как и двух предыдущих своих дочерей, не желая занимать в медицинском центре место, необходимое для раненых – им часто требовалась пересадка органов, которые щедрым потоком стали поступать с ферм Тлулакса.
Оставив машину во дворе, Ксавьер вбежал в главный вход и остановился в гулком вестибюле. Оглядевшись, он крикнул более взволнованно, чем обычно:
– Окта, я здесь!
В вестибюль выбежал запыхавшийся слуга:
– С ней врачи. Вряд ли ребенок уже родился, но уже очень…
Ксавьер, не дослушав, бросился вверх по лестнице. Окта лежала на своей кровати с четырьмя столбами, на которой было зачато это желанное дитя. То была еще одна, пусть маленькая, победа, символ человеческого упорства и торжества. Окта полулежала на кровати с разведенными в стороны ногами, лицо ее было покрыто струйками пота и искажено болью.
Однако увидев мужа, она улыбнулась, словно стараясь убедить себя, что это не сон.
– Мой любимый! Неужели это правда… и я дождалась тебя с войны?
Сидевшая у кровати повитуха ободряюще улыбнулась.
– Она сильная женщина. Еще немного, и у вас появится еще один ребенок, примеро.
– Как легко ты это говоришь, – простонала Окта, согнувшись от родовой схватки. – Не хочешь ли поменяться со мной местами?
– Это ваш третий ребенок, – ответила повитуха, – поэтому роды будут легкими. Возможно, что я и не понадоблюсь.
Мать схватила акушерку за руку.
– Нет, останься!
Ксавьер выступил вперед.
– Если уж ей надо держать кого-то за руку, то пусть это будет моя рука.
Улыбчивая акушерка отошла в сторону, уступив место мужу роженицы.
Придвинувшись к Окте, Ксавьер думал о том, как: красива сейчас его жена. Он прожил с ней много лет, но слишком часто и надолго отлучался. Он поражался, как она терпит такой лоскутный брак.
– О чем ты думаешь? – спросила она.
– Я думаю о том, как ты прекрасна. Ты светишься счастьем.
– Это потому, что ты сейчас рядом со мной.