Чернобородый предводитель дзеншиитов снова что-то рявкнул. Норма всей душой хотела бы помочь несчастным растерявшимся людям. Неужели гвардейцы-драгуны ничего не могут сделать? Хольцман от потрясения и страха потерял дар речи и молча стоял в стороне, парализованный происходящим кошмаром.
Не успели первые группы рабов перейти мост, как его первый пролет треснул посередине, под образовавшейся трещиной, между листами скрежещущего, изгибающегося в разные стороны металла открылась бездна. Несчастные жертвы посыпались вниз с двухсотметровой высоты на скалистые берега реки.
Стоя у входа на мост, отделенный от скал пропастью, чернобородый предводитель снова яростно выругался. За его спиной обрушилась секция высокого сводчатого потолка, раздавившая образец генератора и отключив наконец источник страшного резонирующего поля.
Пыль медленно осела. Отдельные языки пламени и клубы дыма взмывали в воздух среди стонущих от боли раненых, оставшихся, как в ловушке, между развалинами.
Норме стало плохо. Рядом с ней стоял Хольцман. Вся его одежда пропиталась потом, вид его был жалок. Он часто моргал, непрестанно вытирая со лба пот. Лицо его было землисто-серым.
Стараясь сохранить твердость, Бладд издевательски произнес:
– Я бы сказал, что это не самое выдающееся ваше достижение, Тио.
– Но вы должны признать, что сама концепция выглядит весьма многообещающе, лорд Бладд. Посмотрите, какой разрушительной силой обладает мой генератор, – сказал Хольцман, глядя на успокоившихся аристократов, но даже не вспомнив о мертвых и покалеченных рабах. – По крайней мере мы можем порадоваться, что никто не был ранен.
Наука: создание дилемм вместо тайн.
Норма Ценва. Неопубликованные записи в лабораторном журнале
Пятна крови со стен разрушенного лабораторного купола были смыты с легкостью, гораздо труднее было ликвидировать куда более глубокие шрамы иного рода. Команда новых рабов как раз занималась расчисткой завала, когда Тио Хольцман пересек временный и не слишком прочный мост. Ученый печально посмотрел на развалины лаборатории.
Со своего рабочего места Бел Моулай, чернобородый предводитель дзеншиитов, мрачным взглядом сверлил бессердечного изобретателя. Гордый раб ненавидел светлую кожу поритринца, его тщательно ухоженные волосы, подчеркнуто пышную одежду. Высокие награды и дорогие побрякушки, украшавшие одежду ученого, ничего не значили для Бела Моулая, а все пленные дзеншииты были до глубины души оскорблены тем, что такой бесполезный, никчемный, находящийся в плену заблуждений человек выставляет напоказ свое состояние и при этом безнаказанно убивает правоверных.
Низким сильным голосом чернобородый Моулай отдавал распоряжения и утешал своих товарищей. Бел Моулай был не только самым сильным среди пленников, он был также религиозным лидером, получившим подготовку на IV Анбус, где воспитывался в строжайших законах дзеншиитского течения буддислама. Он лично читал и изучал истинные рукописи и сутры, умел анализировать любое место из них, и за толкованиями все товарищи обращались только к нему.
Несмотря на всю глубину своей веры, он, по сути, был так же беспомощен, как и его спутники и товарищи по несчастью, и так же, как они, был вынужден служить всем капризам неверных. Неверные не позволяли дзеншиитам жить по законам веры и вовлекли их в свою безнадежную войну с нечистыми демонами – машинами. Это было страшное наказание, кармическое испытание, ниспосланное на них Буддаллахом.
Но они выдержат это испытание и выйдут из него с еще более крепкой верой.
Сейчас рабы под руководством Бела Моулая разбирали завалы, извлекая из-под обломков изуродованные тела своих товарищей, правоверных дзеншиитов, захваченных во время набега тлулаксианских работорговцев на города каньонов IV Анбуса. Настанет час, и Буддаллах укажет им путь к свободе. Вечерами, сидя у костра, бородатый предводитель обещал своим людям, что угнетатели понесут наказание – если не в этом поколении, то в следующем или еще позднее, но нельзя сомневаться, что это обязательно произойдет. Такому простому человеку, как Бел Моулай, не пристало торопить самого Бога.
Раздались взволнованные крики. Двое рабов оттащили в сторону рухнувший кусок стены и обнаружили под ним человека. Ноги его были раздроблены, из груди торчали осколки плаза, но он подавал признаки жизни. Хольцман с озабоченным видом подошел к раненому и бегло осмотрел его.
– Я не врач, но мне кажется, что надежды здесь мало.
Бел Моулай направил на ученого горящий взор своих темных проницательных глаз.
– Тем не менее мы должны сделать все, что в наших силах, – произнес он по-галахски.
Трое рабочих извлекли товарища из-под обломков и по шаткому мосту понесли его в свой квартал, к целителям, которые попытаются вылечить его.
Сразу после катастрофы Хольцман предпринял некоторые меры по обеспечению рабов первичной медицинской помощью, хотя эти меры, так же как подобные мероприятия во время эпидемии лихорадки, не дали особого эффекта и не уменьшили смертность в популяции рабов. Ученый понаблюдал за действиями рабочих, но занимали его совсем иные проблемы. У саванта были свои приоритеты.
Нахмурившись, ученый жестом подозвал к себе двух рабов, которые оттаскивали в сторону кусок камня, чтобы извлечь тело еще одной жертвы.
– Ты и ты, перестаньте откапывать трупы и достаньте то, что осталось от прибора.
Угрюмые рабы вопросительно взглянули на Моулая, ожидая, что скажет предводитель. Но он лишь безмолвно покачал головой.
– Сейчас нет никакого смысла в сопротивлении, – произнес он на своем родном языке. – Но я клянусь вам, что время настанет.
Позже, отрывая часы от своего скудного сна, они извлекут из-под обломков все тела и проводят покойников в последний путь, соблюдая обряды дзеншиизма, чтобы спасти души правоверных. Кремация тел верующих не совсем согласовывалась с обычаями дзеншиитов, но таков был обычай погребения мертвых на Поритрине. Бел Моулай был уверен, что Буддаллах не поставит им в вину отказ от следования традициям – ведь у них, по существу, не было иного выбора.
Однако их божество могло и впадать в гнев. Моулай надеялся дожить до того дня, когда десница Божья обрушит праведную месть на угнетателей, пусть даже этой десницей окажутся мыслящие машины.
Когда демонстрационный зал был расчищен, Хольцман принялся говорить сам с собой, планируя новые эксперименты и испытания. Кроме того, он рассчитывал получить еще больше рабов для восполнения понесенных им потерь.
В демонстрационном зале было обнаружено двенадцать тел, те же, кто разбился насмерть, упав с моста, были подобраны и кремированы муниципальными похоронными командами. Бел Моулай знал имена всех погибших, он позаботится о том, чтобы дзеншииты долго возносили молитвы за упокой их душ. Он никогда не забудет, что здесь произошло, как не забудет и того, кто несет за это персональную ответственность, – Тио Хольцмана.