– Эй! – Далька тронул Тильта за плечо. – Ты что, есть не будешь?
Тильт даже не шелохнулся.
– Ну как знаешь, – сказал Далька. – Я омлет твой съем, ты не против?…
Полночи пробыл Тильт в черном забытьи. Потом очнулся, приподнял голову, осмотрелся, мало что понимая, – и опять провалился в глубокую дрему. Но теперь сон его стал беспокойным. Неприятные видения изводили Тильта: то грезилась ему знакомая деревня на краю пустыни, то являлись покойный дед с бабкой, то чудились демоны с медвежьими лапами, то снилось какое-то болото с похороненными на дне воинами.
Много раз просыпался Тильт. Но не помнил своих
пробуждений. Нырял из одного сна в другой, переходил
от одного кошмара к другому – и никак не мог выбрать-
ся из их вязкой череды. «
А под самое утро Тильту привиделось, будто нестерпимая жажда подняла его с постели. Кувшин на столе оказался пуст, и пришлось тащиться за водой в большую трапезную. Горбатые тени скользили по стенам, сопровождая его. Трепыхались огоньки ночников, будто бабочки, пойманные паутинкой фитиля. Шурша хвостами, щелкая крошечными коготками, разбегались крысы. Едва слышно скрипели жуки-древоеды. И чьи-то тихие голоса доносились из трапезной:
– Я попробовал его переубедить…
– Не надо было этого делать. Сперва ты должен был все мне рассказать.
Знакомые голоса.
– Так я же и рассказал.
– Ты молодец… Всегда делай только то, что велю тебе я.
– Я стараюсь…
Тильт остановился, не доходя до открытой двери несколько шагов, прижался спиной к стене.
– Мне только непонятно, почему вы его выбрали? Почему не меня?
– Не мы… Его выбрал Дран. Далька и Тень!
– Он настоящий мастер, хоть и сам не догадывается об этом. У него есть особенный дар – и Дран желает, чтобы Книгу написал он.
– Но я пишу не хуже его! Почему же я подмастерье?
– Хорошо делай свою работу, Далька из Детровиц, и, может, однажды все переменится.
– Но я хорошо ее делаю. Я очень стараюсь.
– Я вижу. И я принес тебе то, что ты просил.
– Фенейские орехи?
– Да. Сладкие, будто мед…
Позабыв о жажде, Тильт медленно попятился.
– Может быть, скоро мы позволим тебе выйти наружу.
– У меня дома была подружка…
– Да, да, я помню. Может быть, однажды ты получишь все, что желаешь…
Голоса сделались едва слышны.
Тильт осторожно прикрыл за собой дверь. Забрался в кровать. Укрылся одеялом с головой. Но голоса Дальки и Тени пробились и сюда – они неразборчиво о чем-то бубнили, невнятно что-то обсуждали, о чем-то спорили, ругались.
А потом они втроем – Тильт, Далька и Тень – вдруг очутились в пустыне на краю огромной ямы, из которой медленно выбиралось пятиглавое чудовище с кожистыми крыльями и огромным стреловидным хвостом…
Проснулся Тильт только к обеду.
И, как ни странно, это нарушение сошло ему с рук.
Небо на востоке теплилось скорой зарей. Низкий туман озарялся частыми рыжими всполохами; хлопки выстрелов порой сливались в раскатистый рокот – казалось, что на Гарду опустилась гроза, но это просто многочисленные пушки били по приближающемуся врагу. Крепчающий ветерок пропах дымом и раскаленным железом.
Гай никак не мог решить, что ему делать. Он метался по улочкам, прилегающим к крепостной стене, пытался разобраться в царящей здесь сутолоке, жадно ловил обрывки чужих разговоров и высматривал хоть кого из старых знакомых – путь даже это будет Джайл.
Такого столпотворения Гаю видеть не приходилось. Со всего города, со всех его площадей и со всех улиц, бряцая доспехами и звеня оружием, стекались к подножию крепостных стен потоки людей. Громкоголосые здоровяки в чешуйчатых панцирях, клейменных герцогским гербом, грозно взрыкивая, сочно ругаясь и размахивая руками, сортировали и направляли прибывающие отряды: кого на крепостную стену, кого на земляную насыпь к пушечным бойницам-«печурам», кого на бастионы. Вовсю полыхали костры; жаркий огонь вылизывал черные лоснящиеся бока котлов, в которых топилась смола, олово и зажигательный вар. Растрепанные женщины, подоткнув за пояса подолы и бесстыдно сверкая белыми голыми ногами, стаскивали к насыпи пушечные ядра, складывали их пирамидами. Им, как могли, помогали малые дети и дряхлые старики.
– Посыльный Скайвира! – рявкнул кто-то у Гая над головой. – Опять твой капитан отличился!
– Почтенный Толен! – узнав пузатого дозорного, обрадовался Гай.
– Куда мчишься?
– Я… Я не знаю… А что с капитаном?.
– Ох, не спрашивай! Извини, юнга, некогда сейчас говорить!
– Погодите!
– Прощай! – Толен взмахнул рукой, шагнул вперед и сразу потерялся среди бегущих куда-то солдат. Гай двинулся было за ним, но его тут же оттерли, оттеснили, зажали в угол. Слегка помятый и немного поцарапанный Гай все же сумел выбраться на место, где людей и железа было гораздо меньше; там он и остановился, переводя дыхание. Встреча с Толеном напомнила ему о других знакомых, и теперь Гай знал, куда ему следует направиться.
– Почтенная, – обратился он к оказавшейся рядом пожилой женщине, – вы не знаете булочника Зазу? Его отряд стоял на площади недалеко от портовых ворот.
– Не знаю, – тряхнув седыми распущенными волосами, сказала старуха. И, с подозрением оглядев Гая, спросила: – А ты кто такой? Не изменник ли? Я слышала, что город так и кишит предателями, будто бродяжка вшами.
– Нет, что вы! У меня даже бумага есть. С печатью герцога.
– Мне что бумага, что печать, – сердито проговорила женщина. – Я все одно читать не умею. И Зазу твоего я не знаю. Но если хочешь попасть к портовым воротам, то бежать тебе надо вон туда.
– Спасибо, почтеннейшая.
– Что мне твое спасибо… Все рушится. Все горит. Конец Гарде… Всему конец… Мертвые! Мертвые идут! – Старуха затряслась, глаза ее закатились, на губах запузырилась пена. – Мертвые идут! – вновь прокричала она и, повалившись на спину, стала корчиться, скребя землю руками.
Спешащие мимо люди старались обходить кликушу стороной.
Отряд мастеровых под предводительством булочника должен был оборонять участок стены возле правой башни портовых ворот. Солдат, сообщивший об этом Гаю, был столь любезен, что подсказал, где лучше будет подняться на стену, и даже показал ту самую башню, а вернее сказать, ее круглую крышу, увенчанную острым железным шпилем с флюгером-единорогом.
– Там и Заза твой, – сказал он. – Я у него, помню, крендели маковые покупал, хорошие крендели были… А теперь вот… э-эх!