– Вот и отлично… – Марк вскочил с бревна. – Ну я тогда пошел… а вы собирайтесь и приходите!
– Ладно.
Насвистывая под нос известный мотивчик, сыщик покинул двор Кулаков и отправился в контору.
Он уже представлял, как вместе с братьями Камнеглотами раскрывает это дело; как врывается в притон банды хозяина, с невероятным наслаждением разбивает нос Серебряной Челюсти (так сыщик про себя прозвал негодяя), разоблачает таинственного Хозяина, находит таинственную книгу и вызволяет Марту из рук негодяев. Она смотрит на героя, герой смотрит на нее. Их губы ближе, еще ближе…
– Тпру! – воскликнул кто-то совсем рядом.
Марк повернул голову и, увидев совсем рядом огромную лошадиную морду, в ужасе отпрянул. Каблук зацепился за выбоину в мостовой, Бойз потерял равновесие и плюхнулся на землю.
Все это произошло в считаные доли секунды – крик, лошадиная морда и падение.
Его едва не переехала карета.
– Ну, чего развалился?! – грубо спросил кучер. – А ну-ка, вали с дороги!
Марк, кряхтя, поднялся на ноги и поплелся прочь, потирая ушибленное бедро, когда его догнал чей-то оклик:
– Любезный господин!
Бойз обернулся.
Возле открытой двери стояла светловолосая девушка лет двадцати в легком белом платье. Она о чем-то отчаянно спорила с кучером.
– Госпожа, право, не стоит обращать внимание на этого бродяжку…
– Нет, Барри. Этот благородный господин едва не погиб из-за тебя!
– Из-за меня?! – выпучил глаза Барри.
– Да, из-за тебя! Я всегда говорила тебе: Барри, езжай помедленней. Но нет – ты несешься как на пожар! И вот, полюбуйся, лихач, ты едва не убил человека!
Кучер устало вздохнул и махнул рукой:
– Делайте, что хотите, госпожа. Но держать ответ перед отцом тогда тоже вам!
– Отлично, – холодно произнесла девушка и решительно зашагала к остолбеневшему Марку. Схватив сыщика за руку, она потащила его к карете.
– Он едет с нами, – заявила девушка и толкнула Бойза внутрь, после чего сама забралась в экипаж.
Барри тихо чертыхнулся, но открыто возражать побоялся.
Спустя секунду карета тронулась с места и понеслась по главной улице. За окнами мелькали дома, вывески, фонари.
Марк огляделся по сторонам, потом повернул голову к незнакомке:
– Право, госпожа, не стоило так беспокоиться из-за…
– А я думаю, стоило, – отрезала девушка. – Барри, конечно, отличный парень, но он слишком любит быструю езду. Представляете, что случится, если в один прекрасный день он переедет Зрячего или, того хуже, какого-нибудь барона? Поднимется жуткий скандал, злые языки станут говорить, что папа нарочно велел задавить дворянина. От высшего света можно ждать все, что угодно. Что, если семья пострадавшего потребует суда?
– Да, это, конечно, ужасно, – согласился Марк, – и вашему кучеру следует не так гнать лошадей, но…
– Но что?
– Но при чем здесь я? Зачем вы… э-э-э… пригласили меня поехать с вами? Я нисколько не пострадал и…
– Нет, вы пострадали! Я видела, как вы держались за бедро. У вас там, наверное, большой синяк или ссадина!
Марк хотел продолжить спор, но вовремя остановил себя: незнакомка была из тех особ, которые до последнего будут отстаивать свою точку зрения и не сдадутся, даже если все факты будут против них.
Поэтому он просто спросил:
– Куда мы едем?
– К папе.
– Но у вашего папы ведь есть имя, правда?..
– Ах да, конечно. Извините, – виновато улыбнулась девушка. – Моего отца зовут Джон. Граф Джон Малком.
– Отлично. Всегда мечтал познакомиться с господином Малкомом, – улыбнулся Марк в ответ.
Про себя же он проклял собственную рассеянность, из-за которой придется теперь общаться с каким-то там графом, а возможно, даже обедать в его доме… иными словами, попусту терять время.
Бойз не любил высший свет. Сыщик считал, что дворянство – это сборище чванливых стариков с презрительными взглядами, красивых дам-пустышек в пышных платьях, скрывающих полноту, и избалованных роскошью детей.
Впрочем, он прекрасно понимал, что так думают если не все, то уж точно половина тех, кому довелось родиться в небогатой семье простого ремесленника.
Черта между чернью и знатью всегда была очень четкой.
То, что его сейчас везут в гости к некоему графу Малкому – не более чем очередная прихоть избалованной дочки богатого папаши.
Марк не строил никаких иллюзий насчет грядущей встречи. Старик наверняка поморщится, узнав, кого притащила его дочурка, но стерпит, а после, за обедом, будет отпускать сальные шуточки в сторону Бойза и презрительно хмыкать при каждом взгляде на гостя.
Однако пути назад нет. Нужно было не стоять столбом и ждать, пока молоденькая наследница затащит его в экипаж, а, откланявшись, уходить.
Интересно, Камнеглоты сильно обидятся, когда на стук в дверь никто не ответит?
Марк вновь отвернулся к окну.
Проклятый кучер!..
* * *
Солнце вошло в зенит, а Джейсон все сидел на нарах, ожидая, когда за ним придут.
Но судьбой художника никто не интересовался.
Стражник, всю ночь проведший у двери, покинул свой пост с первыми лучами солнца. На смену ему так никто и не пришел.
Стучать в дверь, кричать что-то вроде «А ну выпустите меня отсюда!» Джейсон не решался.
Стражники в любом городе мира, в любой стране совершенно точно не любят слишком настырных заключенных. Им вполне по силам хорошенько поколотить вас за подобные выходки, чтобы впредь неповадно шуметь было. Или, того хуже, они могут перевести вас в общую камеру, где у вас точно не найдется слишком много времени на крики…
Джейсон хорошо представлял себе, кого сажают в такие камеры – начиная от мелких карманников, которых поймали за руку на рынке, и заканчивая матерыми душегубами, для которых походы в тюрьму уже вошли в привычку.
Для таких тюрьма – словно второй дом. Там они себя чувствуют словно рыба в воде.
Новичков же в тюрьме никто не любит. И в особенности – эти самые душегубы и те, кто сами были новичками совсем недавно.
А в одиночной камере тихо и спокойно. Никто не проверяет на крепость твои ребра, никто не стремится сломать тебе ноги.
Так что Джейсону еще повезло.
Лучше посидеть и подождать, пока стражники сами не придут за ним.
Но, черт возьми, как же трудно караулить этот момент в четырех стенах и в полном одиночестве!..
* * *
Джону Малкому уже давно перевалило за шестьдесят, но выглядел он весьма бодро – настолько, что незнакомые с графом люди, увидев старика, смело записывали его в категорию «около пятидесяти».