— В таком случае…
— У меня есть предложение.
— Хорошо, брат Мёрдоу, какое? Если можно, короче.
— На ней нужно поискать дьявольские меты.
У Керис остановилось сердце.
— Ну еще бы, — ответил епископ. — Кажется, ты предлагал то же самое на прошлом суде.
— Это так, милорд, ибо дьявол питается горячей кровью своих прислужников, приникая к особым сосцам, подобно тому как младенец сосет набухшую грудь…
— Да, благодарю, брат, не нужно подробностей. Мать Сесилия, пожалуйста, вы и еще две монахини, отведите обвиняемую для осмотра.
Побледнев от ужаса, Суконщица посмотрела на Мерфина. Оба подумали об одном и том же. Родинка. Крошечная, но монахини найдут ее — как раз на том месте, которым, как считалось, дьявол интересуется больше всего. Впервые увидев ее, Фитцджеральд еще пошутил: «Монах Мёрдоу решит, что ты ведьма. Лучше не показывай ему». А Керис тогда рассмеялась и сказала: «Даже если он останется последним мужчиной на земле».
Как можно было так легкомысленно шутить? Теперь ее за эту родинку повесят. Бежать? В отчаянии девушка оглянулась. Согни людей не дадут уйти. Рука Мерфина потянулась к ножу на поясе, но даже если бы это был не нож, а меч, даже если бы зодчий являлся опытнейшим воином, а он таковым не являлся, им все равно не пробиться через толпу. К обвиняемой подошла мать Сесилия и взяла за руку. Керис решила бежать, как только выйдет из собора. В аркаде легко сможет вырваться. И тут Годвин распорядился:
— Констебль, возьмите помощника, проводите женщин к месту осмотра и постойте за дверью.
Сесилия не остановила бы Керис, но двое мужчин остановят. Джон посмотрел на Марка Ткача, обычно первого кандидата в помощники. У Суконщицы появилась слабая надежда: Марк ее хороший друг. Но Констебль, видимо, вспомнив об этом, указал на Кристофера Кузнеца.
Сесилия мягко потянула обвиняемую за руку. Словно во сне та позволила вывести себя из собора. Двинулись к северному входу: за Керис и Сесилией — сестра Мэр и Старушка Юлия, а позади — Джон Констебль и Кристофер Кузнец. Через крытую аркаду прошли в дормиторий. Мужчины остались снаружи. Аббатиса закрыла дверь.
— Не нужно меня осматривать, — буркнула девушка. — У меня есть мета.
— Знаем, — ответила настоятельница.
Керис нахмурилась.
— Откуда?
— Мы втроем тебя мыли, — монахиня кивнула на Мэр и Юлию, — когда ты с отравлением попала в госпиталь на позапрошлое Рождество.
Сесилия не знала или делала вид, будто не знает, что Суконщица приняла настой для прерывания беременности.
— Тебя рвало, несло, шла кровь. Мыть пришлось несколько раз. Мы все видели родинку.
Безнадежное отчаяние накрыло Керис. Девушка закрыла глаза.
— Значит, сейчас вы приговорите меня к смерти, — прошептала она.
— Не обязательно, — отозвалась Сесилия. — Есть и другие возможности.
Мерфин окаменел. Керис в ловушке, ее приговорят к смерти, и он ничего не может сделать. Он не мог бы спасти ее, даже если был бы Ральфом, широкоплечим, жестоким, даже если бы хорошо владел мечом. Зодчий с ужасом смотрел на двери, через которые вышла девушка. Фитцджеральд знал, где у Керис родинка, и был уверен, что монахини ее обнаружат — именно это место они будут осматривать особенно тщательно.
Возбужденная толпа расшумелась. Люди спорили, кто-то высказывался в пользу Керис, кто-то против, но его словно накрыло каким-то колпаком — молодой человек с трудом разбирал, о чем говорят. Кругом стоял невообразимый гул, словно нестройно били в сотни барабанов.
Мостник вдруг поймал себя на том, что смотрит на Годвина, пытаясь прочесть его мысли. Остальных Мерфин видел насквозь: Элизабет отравила ревность, Элфрика обуяла жадность, Филемон — тот просто злопыхатель, — но Годвин оставался для него загадкой. Аббат вырос вместе с двоюродной сестрой, знает, что она не ведьма, и все-таки готов отправить ее на смерть. Как он может это допустить? Чем оправдывается перед самим собой? Уверяет себя, что все во славу Божью? Когда-то ученый монах казался просвещенным, достойным человеком, противоядием узколобому ретроградству Антония, но стал хуже прежнего аббата — еще более безжалостным в достижении тех же самых затхлых целей. «Если Керис умрет, — думал Мерфин, — я убью Годвина». К нему подошли родители. Отец что-то сказал, но Фитцджеральд не понял и переспросил:
— Что?
Северные двери открылись, и все стихло. Вошла мать Сесилия. По рядам пробежал шепоток любопытства. Что сейчас будет? Сесилия подошла к епископу. Ричард спросил:
— Мать Сесилия, что вы имеете сообщить суду?
Монахиня тихо ответила:
— Керис призналась…
Толпа издала крик ужаса. Настоятельница повысила голос:
— Она исповедалась в своих грехах.
Опять стало тихо. Что это значит?
— И получила отпущение…
— От кого? — перебил аббат. — Монахиня не имеет права отпускать грехи.
— От отца Жофруа.
Жофруа не любил Годвина. Но что происходит? Все ждали объяснений. Сесилия продолжила:
— Керис просила позволения стать монахиней аббатства…
И снова у собравшихся вырвался крик ужаса. Настоятельница попыталась перекричать людей:
— И я приняла ее!
Поднялся гвалт. Годвин что-то кричал изо всех сил, но его слова тонули в общем шуме. Элизабет пришла в бешенство; Филемон смотрел на Сесилию с ядовитой ненавистью; Элфрик оторопел; Ричарда все это забавляло. Мерфин заметался. Согласится ли епископ? Значит ли это, что суд окончен? Не грозит ли Керис больше казнь? Как только шум несколько затих, побелевший от бешенства Годвин спросил:
— Она призналась в ереси или нет?
— Исповедь — священное таинство, — невозмутимо ответила мать-настоятельница. — Я не знаю, что она говорила священнику, а если бы и знала, то не сказала бы ни вам, ни кому другому.
— На ней есть меты дьявола?
— Мы не осматривали се, — дала монахиня уклончивый ответ, но быстро добавила: — В этом не было необходимости, поскольку девушка получила отпущение.
— Но так нельзя! — заревел Годвин, уже не делая вида, что обвинитель — Филемон. — Настоятельница не имеет права срывать судебный процесс!
— Благодарю вас, отец-настоятель… — вмешался епископ.
— Необходимо соблюсти формальности!
Ричард повысил голос:
— Они будут соблюдены!
Годвин открыл было рот, чтобы возразить, но передумал. Епископ продолжил:
— Мне не нужны дальнейшие доводы. Я принял решение и сейчас его объявлю.
Наступила тишина.
— Дельное предложение — позволить Керис стать монахиней. Если она ведьма, то в священном месте не сможет причинить никакого вреда. Дьявол не имеет сюда доступа. С другой стороны, если она не является ведьмой, мы не осудили невинную женщину. Может, Суконщица и не собиралась принимать постриг, но ее утешением станет служение Богу. Итак, я считаю это удовлетворительным решением.