— А недавно Керис чудесным образом покрасила сукно именно в тот оттенок итальянского алого цвета, которого никак не могли добиться кингсбриджские красильщики. Как же ей это удалось? С помощью магических заклинаний!
Керис услышала низкий рык Марка Ткача:
— Ложь!
— Конечно, она не могла делать этого среди бела дня. Подсудимая разжигала костер на заднем дворе по ночам, что видели соседи.
Суконщица с тревогой поняла, что Филемон оказался усерден. Он говорил с соседями.
— И пела какие-то странные песни. Зачем бы?
Просто напевала от скуки, когда кипятила краски и погружала ткань, но Филемон обладал способностью превращать самые невинные вещи в доказательство злой воли. Обвинитель понизил голос до пугающего шепота:
— Затем, что призывала для тайной помощи князя тьмы… — Филемон повысил голос и выкрикнул: — Люцифера!
Толпа ахнула от ужаса.
— Это сатанинский алый цвет!
Керис посмотрела на Мерфина. Жених был в ужасе.
— Эти идиоты начинают ему верить, — пробормотал он.
К Суконщице вернулось мужество.
— Не отчаивайся. Я еще не говорила.
Фитцджеральд взял ее за руку.
— Подозреваемая использовала не одни заклинания, — продолжал Филемон уже обычным голосом. — Мэтти Знахарка варила и приворотные зелья. — Послушник с упреком обвел глазами толпу. — Может, и в этом соборе находятся развращенные девушки, пользовавшиеся услугами Мэтти.
«Да твоя же сестра», — подумала Керис. Интересно, знал ли об этом Филемон.
— Вот свидетельство одной послушницы, — передал слово обвинитель от церкви.
Встала Элизабет Клерк. Она заговорила тихим голосом, опустив глаза — само монашеское смирение.
— Я буду говорить чистую правду, так как надеюсь спастись. Я была обручена с Мерфином Мостником.
— Ложь! — крикнул зодчий.
— Мы любили друг друга и были счастливы, — продолжала монахиня. — Но неожиданно он переменился. Стал словно чужим. Холодным.
Филемон спросил:
— Ты замечала еще что-нибудь необычное, сестра?
— Да, брат. Я видела у него нож в левой руке.
Толпа снова ахнула. Все знали, что левой рукой пользуются те, кого заколдовали, хотя Мерфин одинаково хорошо управлялся и правой, и левой. Клерк продолжила:
— А потом он сказал, что женится на Керис.
Странно, думала Суконщица, вот так можно чуть-чуть видоизменить правду, и белое станет черным. Она-то знала, что случилось на самом деле. Мерфин и Элизабет были друзьями до тех пор, пока Клерк ясно не дала ему понять, что дружбы ей недостаточно. Фитцджеральд ответил, что не может разделить ее чувства, и они расстались. Но сатанинское заклятие, конечно, куда интереснее.
Может, Клерк и впрямь убедила себя в этом, но Филемон-то прекрасно все понимал. А послушник — орудие Годвина. Как же совесть позволяет аббату поддерживать такие чудовищные наветы? Или он убедил себя, что благо аббатства оправдывает любую клевету?
— Я никогда не смогла бы полюбить другого человека, поэтому решила посвятить свою жизнь Богу, — закончила Элизабет и села.
Керис понимала, что это сильное свидетельство, и на душе у нее стало пасмурно, как в зимний день. Тот факт, что Клерк стала монахиней, придавал ее высказываниям правдоподобия. Похоже на вымогательство: «Неужели можно мне не поверить, когда я принесла такую жертву?» Прихожане затихли, став свидетелями вовсе не такого веселого зрелища, как суд над безумной старухой. Их соседка боролась не на жизнь, а на смерть. Филемон продолжил:
— Самым сильным, милорд епископ, является обвинение близкого родственника обвиняемой, ее деверя Элфрика Строителя.
Суконщица не поверила своим ушам. Ее уже обвинили двоюродный брат Годвин, друг Филемон и Элизабет, но это хуже всего. Со стороны мужа сестры выступить против нее — неслыханное предательство. Конечно, после такого все перестанут его уважать. Элфрик встал. Нарочитая дерзость на его лице сказала Керис, что ему стыдно.
— Я буду говорить чистую правду, так как надеюсь спастись, — начал он.
Девушка поискала глазами сестру, но не нашла. Будь Алиса здесь, она, конечно же, остановила бы мужа. Никаких сомнений, Элфрик под каким-нибудь предлогом велел жене остаться дома. Наверно, бедняжка вообще ничего не знает. Свидетель обвинения продолжил:
— Керис разговаривает неизвестно с кем в пустой комнате.
— С духами? — подтолкнул его Филемон.
— Боюсь, что да.
В толпе послышался ропот ужаса. Керис действительно часто разговаривала вслух, считая это безобидной привычкой, которая, правда, время от времени ставила ее в неловкое положение. Отец говорил, что так делают все люди с развитым воображением. Теперь эта привычка обрекает ее на гибель. Девушка заставила себя смолчать. Лучше пускай говорят что хотят, а потом она опровергнет обвинения по очереди.
— А когда обвиняемая это делает? — спросил Элфрика Филемон.
— Когда думает, что ее никто не видит.
— И что она говорит?
— Слова разобрать трудно. Может, это даже какой-то незнакомый мне язык.
И опять все ахнули: считалось, что ведьмы и их сообщники имеют собственный язык, чтобы их никто не понимал.
— А как вам кажется, что она говорит?
— Судя по интонации, просит помощи, призывает удачу, проклинает тех, кто принес ей несчастье, — что-то в таком роде.
— Это не свидетельство! — крикнул Мерфин, а когда все обернулись на него, добавил: — Элфрик признал, что не разбирает слов и все придумал.
Среди разумных горожан раздался одобрительный ропот, но не такой громкий или возмущенный, как хотелось бы Керис. Наконец заговорил епископ Ричард:
— Тихо. Нарушителей спокойствия выведет констебль. Пожалуйста, продолжай, брат Филемон, но не приглашай больше свидетелей, которые все выдумывают и признают, что правды не знают.
Все-таки справедливо, подумала Керис. Семейство Ричарда не любило Годвина за скандал, связанный со свадьбой Марджери. С другой стороны, епископ не может хотеть, чтобы город вышел из-под влияния аббатства. Хотя бы он занял нейтральную позицию. В ней вспыхнула надежда. Филемон спросил Элфрика:
— Как вы думаете, сообщники, с которыми она разговаривает, как-нибудь ей помогают?
— Наверняка. Друзьям Керис, тем, к кому она благоволит, везет. Мерфин стал удачливым строителем, хотя так и не закончил ученичество у плотника. Марк Ткач был бедняком, а теперь богатей. Подруга Керис Гвенда вышла замуж за Вулфрика, помолвленного с другой девушкой. Как же все это могло произойти без потусторонней помощи?
— Благодарю вас.