Подойдя ближе, она с облегчением поняла, что говорят по-английски, а через секунду различила воинов. Некоторые, завернувшись в одеяла, спали, но трое сидели вокруг костра и беседовали. Один из них, вероятно, караульный, всматривался в туман, хотя то, что он не заметил их приближения, доказывало невыполнимость поставленной перед ним задачи. С целью привлечь к себе внимание Керис громко произнесла:
— Да благословит вас Бог, англичане.
Воины испугались, кто-то вскрикнул. Караульный с опозданием спросил:
— Кто идет?
— Две монахини из Кингсбриджского аббатства.
Победители в недавней битве уставились на сестер с суеверным ужасом, и целительница поняла, что их приняли за призраков.
— Не волнуйтесь, мы из плоти и крови, как и наши пони.
— Вы сказали — Кингсбридж? — удивленно привстал один из воинов. — Я вас знаю.
Керис узнала его:
— Лорд Уильям Кастер.
— Я теперь граф Ширинг. Час назад от ран скончался мой отец.
— Да упокоится душа его в мире. Мы пришли к вашему брату, епископу Ричарду, который является нашим аббатом.
— Опоздали, — ответил Уильям. — Брат тоже погиб.
Позже тем же утром, когда туман рассеялся и солнце осветило поле боя, граф Уильям отвел Керис и Мэр к королю Эдуарду. Все поражались, слушая, как две монахини двигались за английским войском по всей Нормандии, и воины, еще вчера смотревшие в лицо смерти, изумлялись их приключениям. Кастер предположил, что король захочет выслушать рассказ из собственных уст монахинь.
Высокий, широкоплечий, скорее импозантный, нежели красивый, тридцатидевятилетний Эдуард III правил уже девятнадцать лет. Лицо его было словно вылеплено для власти: крупный нос, высокие скулы, роскошные длинные волосы, начинавшие редеть на высоком лбу. Керис поняла, почему его называют львом.
Он сидел перед палаткой на табурете без доспехов, в модных двухцветных штанах-чулках и накидке с бахромой. При нем не было оружия: французы бежали, а выслеживать и добивать нерасторопных мстительно выслали специальный отряд. Короля окружали несколько баронов.
Повествуя о том, как они с Мэр искали пропитание и приют в опустошенной Нормандии, Керис думала, не воспримет ли король упоминание о пережитых ими трудностях как упрек. Однако не похоже, чтобы монарх возлагал вину за человеческие страдания на себя. Эдуард получал от рассказа о подвигах сестер такое же удовольствие, как если бы слушал храбреца, пережившего кораблекрушение. В конце целительница намекнула на огорчение, испытанное ею после всех перенесенных тягот при известии о гибели епископа Ричарда, с именем которого женский монастырь связывал свои надежды на справедливость.
— Я прошу ваше величество повелеть аббату Кингсбриджа вернуть сестрам украденные деньги.
— Вы храбрая женщина, но ничего не смыслите в политике, — снисходительно заметил Эдуард, печально улыбнувшись. — Король не может вмешиваться в церковные склоки. Возмущенные епископы выколотили бы наши двери.
«Может, оно и так, — подумала Керис, — однако ничто не мешает тебе вмешиваться в церковные дела, когда нужно», — но ничего не сказала. Монарх продолжал:
— Это лишь повредит вашему делу. Церковь придет в ярость, церковники восстанут против нас, невзирая ни на какие заслуги нашего правления.
Может, в этом что-то и есть, думала просительница, но король вовсе не так беспомощен, как желает показаться.
— Я уверена, вы не забудете обманутых монахинь Кингсбриджа. Прошу вас, когда будете назначать нового епископа Кингсбриджа, расскажите ему нашу историю.
— Разумеется, — ответил король, но Керис поняла, что забудет.
Беседа вроде бы закончилась, однако заговорил Уильям:
— Ваше величество, теперь, когда после кончины моего отца вы милостиво присвоили мне титул графа, встает вопрос, кто станет лордом Кастером.
— Ах да. Наш сын принц Уэльский предлагает сэра Ральфа Фитцджеральда, который за спасение его жизни был вчера возведен в рыцарское достоинство.
— О нет, — пробормотала Керис.
Уильям, в отличие от короля, ее расслышал и не смог скрыть негодования:
— Ральф разбойничал, совершил множество грабежей, изнасилований и был помилован, лишь поступив в армию вашего величества.
На короля это не произвело такого впечатления, как ожидала монахиня.
— Но он сражался семь лет и заслужил еще один шанс.
— Воистину так, — дипломатично ответил новый граф Ширинг. — Однако, учитывая его прошлые преступления, я бы хотел, чтобы он, прежде чем стать дворянином, какое-то время пожил законопослушным подданным.
— Ну что ж, вот вы, став его сюзереном, и будете за ним приглядывать, — решил Эдуард. — Мы не желаем навязывать его вам против вашей воли. Однако принцу хотелось бы как-то вознаградить Фитцджеральда. — Король несколько секунд подумал и сказал: — Нет ли у вас кузины, на которой он мог бы жениться?
— Матильда, — кивнул Уильям. — Мы зовем ее Тилли.
Керис помнила Тилли — она училась в монастырской школе.
— Вот и хорошо. Она воспитывалась у вашего отца Роланда. Ее родитель имел три деревни под Ширингом.
— У вашего величества прекрасная память.
— Выдайте Матильду замуж за Ральфа и передайте ему деревни ее отца.
Керис была в ужасе.
— Но девочке всего двенадцать лет! — вырвалось у нее.
— Молчите! — прикрикнул Уильям.
Эдуард холодно посмотрел на нее.
— Знать должна быстро взрослеть, сестра. Когда я женился на королеве Филиппе, ей было четырнадцать.
Монахиня знала, что нужно молчать, но не могла. Тилли была бы всего на четыре года старше ее дочери, если бы она оставила ребенка Мерфина.
— Между двенадцатью и четырнадцатью большая разница, — в отчаянии произнесла целительница.
Молодой монарх стал еще холоднее.
— В присутствии короля подданные высказывают свое мнение, только если их спрашивают. А король почти никогда не спрашивает мнения женщин.
Сестра поняла, что совершила ошибку, но ее негодование вызвал не столько возраст Тилли, сколько сам Ральф.
— Я знаю девочку. Ее нельзя выдавать замуж за грубого Ральфа.
Мэр испуганно прошептала:
— Керис, не забывай, с кем говоришь!
Эдуард посмотрел на Уильяма:
— Уведите ее, Ширинг, пока она не наговорила такого, что нельзя будет игнорировать.
Граф крепко взял монахиню за локоть и отвел от короля. За ними пошла Мэр. Строптивица еще услышала слова Эдуарда:
— Теперь я понимаю, почему она уцелела в Нормандии. Должно быть, навела ужас на всех местных жителей.