— Пойдем в собор.
На соборной лужайке дул зимний ветер. Ночь стояла ясная, путь освещали звезды. Братья в алтаре готовились к утренней службе Всех Святых. Керис и Мерфин встали в северо-западном углу нефа, подальше, чтобы их никто не услышал. Дрожа и кутаясь, монахиня спросила:
— Ты знаешь, отчего умер Марк?
Зодчий судорожно вздохнул:
— Чума, la moria grande.
Целительница кивнула, так как опасалась именно этого, но на всякий случай уточнила:
— Откуда знаешь?
— Ткач ездил в Малкомб, общался с матросами из Бордо, а там трупы валяются на улицах.
— Да, он только что вернулся. — Монахиня просто не хотела верить Мерфину. — Но все-таки почему ты уверен, что это чума?
— Симптомы те же: жар, темно-красная сыпь, кровотечение, бубоны под мышками, и самое главное — жажда. Господи, как мне это знакомо, я ведь один из немногих, кто уцелел. Почти все умирают за пять дней, часто быстрее.
У Керис было такое чувство, что пришел судный день. До нее доходили жуткие вести из Италии и Южной Франции: вымирают целые семьи, непогребенные тела гниют на пустынных площадях, осиротевшие малыши, еле научившись ходить, с плачем бродят по улицам, скот в заброшенных деревнях дохнет без присмотра. Неужели это все случится и в Кингсбридже?
— Что делают итальянские врачи?
— Молятся, поют гимны, пускают кровь, прописывают свои любимые тайные средства и клянут судьбу. Все их усилия оказались безрезультатными.
Молодые люди стояли совсем близко друг к другу, говорили тихо, и в слабом свете далеких свечей Керис видела необычно напряженное лицо Мерфина, сильное волнение, но как-то это не похоже на скорбь по Марку. Монахиня спросила:
— Чем итальянские врачи отличаются от английских?
— После мусульман итальянские доктора считаются самыми знающими. Они даже разрезают мертвые тела, чтобы лучше понять болезни. Но ни один из них еще не вылечил ни одного чумного.
Целительница отказывалась мириться с полной безнадежностью.
— Невозможно, чтобы ничего нельзя было сделать.
— Но это так. Вылечить от чумы нельзя, хотя некоторые считают, что ее можно избежать.
— Как? — быстро спросила врачевательница.
— Похоже, она передается от человека человеку.
Керис кивнула:
— Как и большинство болезней.
— Обычно если один в семье заболевает, потом подхватывают остальные. Главный фактор — это общение.
— Разумно. Некоторые утверждают, что заболеть можно, посмотрев на больного.
— Во Флоренции монахини советовали нам по возможности не выходить из дома, избегать скопления людей, рынков, заседаний гильдий, вообще всяких собраний.
— А церковные службы?
— Нет, этого они не говорили, хотя многие не ходили и в церковь.
Керис думала об этом уже много лет. В ней снова вспыхнула надежда. А вдруг она сможет предотвратить чуму?
— А что сами монахини, врачи, люди, которые вынуждены соприкасаться с больными?
— Священники отказывались принимать исповедь шепотом, чтобы не быть слишком близко к больным. Госпитальные сестры надевали льняные повязки на рот и нос, чтобы не дышать тем же воздухом. Некоторые после контактов с больными мыли руки в уксусе. Священники-врачи уверяли, что все эти средства бессильны, и многие уехали из города.
— И что, действительно бессильны?
— Трудно сказать. Ни одна из мер предосторожности толком не применялась до тех пор, пока чума не заполыхала в полную силу. Но и тогда ими никто не пользовался систематически, каждый пробовал что-то свое.
— И все-таки нужно попытаться.
Мерфин кивнул и, помявшись, буркнул:
— Есть, правда, одно надежное средство.
— Какое?
— Уехать. — Керис поняла, что он уже давно собирался это сказать. — Даже поговорка такая появилась: уезжай как можно раньше, как можно дальше и надолго. Те, кто так поступил, не заболели.
— Мы не можем уехать.
— Почему?
— Не говори глупостей. В Кингсбридже шесть или семь тысяч человек — все не могут уехать. Куда?
— Я не говорю про всех. Только про тебя. Послушай, может, ты еще не подхватила чуму от Марка. Медж и дети почти наверняка заразились, но ты провела возле него не так много времени. Мы еще можем убежать. Сегодня же — ты, я и Лолла.
Керис аж замутило от страха, что чума распространяется так быстро. Неужели она обречена?
— А… куда?
— В Уэльс, Ирландию. Найдем отдаленную деревню, где приезжих не видят годами.
— Ты уже болел и говорил, что этой болезнью не заражаются дважды.
— Точно. А некоторые вообще не заболевают. Как Лолла, например. Если она не заразилась от Сильвии, то скорее всего уже вообще не заразится.
— Тогда зачем тебе Уэльс?
Зодчий уставился на нее, и монахиня поняла, что мастер боится за нее, боится, что она может умереть. Слезы показались у нее на глазах. Тут же пришли на память слова Медж: «Знать, что в мире есть человек, который всегда за тебя заступится». Мерфину она дорога, несмотря ни на что. Керис подумала о бедной Ткачихе, раздавленной горем утраты именно того, кто всегда за нее заступался. Как же она могла даже в мыслях отвергнуть Мерфина? И все-таки она это сделала.
— Я не могу уехать из Кингсбриджа. Вообще, не только сейчас. Когда кто-то заболевает, все надеются на меня. А когда разразится чума, за помощью будут обращаться только ко мне. Бежать… просто не знаю, как это объяснить.
— Мне кажется, я понимаю, — кивнул Фитцджеральд. — Это как солдат, бегущий с поля боя от первой же неприятельской стрелы. Ты бы считала себя трусихой.
— И обманщицей. Ведь я столько лет говорила, что живу для других.
— Понятно, но я не мог не сказать. Судя по всему, в обозримом будущем ты не снимешь обет. — Печаль в его голосе едва не надорвала Керис сердце.
— Нет. В госпиталь приходят за помощью. Мне нужно быть там, в монастыре, делать свое дело. Мне нужно быть монахиней.
— Ну что ж, ладно.
— Не унывай.
Мастер криво улыбнулся:
— Почему же мне не унывать?
— Ты сказал, что погибла почти половина населения Флоренции?
— Около того.
— Значит, по крайней мере половина не заразилась.
— Как Лолла. Никто не знает почему. Может, у таких людей какая-то особенная сила. А может, болезнь поражает случайно — так стрелы, выпущенные во вражеский стан, убивают одних и не задевают других.
— Как бы то ни было, шансы избежать ее неплохие.