— Вы словно просите меня исполнять обязанности аббата Кингсбриджа.
— Именно.
Настоятельница постаралась не выказать радость. Слишком большая удача, чтобы быть правдой. Она становилась аббатисой во всем, кроме того, что ей было менее важно. Может, незамеченной осталась какая-то ловушка? Архидьякон Ллойд обратился к епископу:
— Осмелюсь предложить вам поручить мне написать письмо на имя новой настоятельницы, в случае если ей потребуется помощь.
Керис поддержала его:
— Если вы желаете успеха, нужно внушить горожанам, что это ваше решение. Скоро начнется собрание приходской гильдии. Если вам угодно, лорд епископ, я просила бы вас присутствовать на нем и сделать соответствующие заявления.
— Хорошо, пойдемте.
Они вышли из дворца Годвина и двинулись по главной улице к зданию гильдии. Послушать, что случилось с монахами, собрались почти все. Монахиня рассказала что знала. Некоторые видели или слышали исход, хотя никто не догадался, даже не заподозрил, что пропали все монахи до единого. Настоятельница попросила людей быть начеку — может, кто-то из приезжих встречал на дороге большую группу монахов с поклажей.
— Но исходить нам следует из того, что братья вернутся не скоро. И в связи с этим лорд епископ имеет кое-что заявить.
Керис хотела, чтобы все самое главное сказал епископ, не она. Анри прокашлялся:
— Одобряю избрание матери Керис настоятельницей и поручаю ей исполнять обязанности аббата. Прошу считать ее моей представительницей и вашим лордом во всем, кроме отправления таинств.
Монахиня всматривалась в лица. Элфрик был в бешенстве. Мерфин слабо улыбался, догадываясь, что она сама выцарапала эти полномочия, ради себя и ради города. Печальная складка у губ говорила о том, что мастер понимает: она уходит от него. Все остальные вроде бы обрадовались. Керис хорошо знали, доверяли ей, особенно после бегства Годвина. Нужно выжать из этой ситуации максимум возможного.
— Получив полномочия, я хотела бы срочно обсудить три вопроса. Во-первых, пьянство. Сегодня утром, например, Дункан Красильщик пьяным валялся на улице. Убеждена, это развратит город, что во время страшной эпидемии никому не нужно.
Послышались одобрительные возгласы. Гильдию возглавляли пожилые купцы старой школы. Если они и пили по утрам, то дома, где их никто не видел. Аббатиса продолжила:
— Я хочу приставить к Джону Констеблю еще одного помощника, поручить ему арестовывать всех, кто будет замечен пьяным днем, и отводить в тюрьму, пока не протрезвеют.
На это закивал даже Элфрик.
— Второй вопрос касается имущества покойных, не оставивших наследников. Сегодня утром я встретила Джозефа Кузнеца и Тоби Питерсона. Они дрались из-за трех цыплят, принадлежавших Джеку Мэрроу.
На то, что взрослые люди устроили драку из-за такой ерунды, все рассмеялись. Керис продумала и это.
— Вообще-то подобная собственность переходит лорду манора — в Кингсбридже это аббатство. Однако я не хочу копить в монастыре горы старой одежды, поэтому в тех случаях, когда наследство оценивается менее чем в два фунта, предлагаю временно отказаться от этого правила и поручить двоим ближайшим соседям запереть дом и удостовериться, что все на месте. Затем наследство должен описать приходской священник, он же будет принимать претензии кредиторов. Если священника не окажется, приходите ко мне. По уплате всех долгов имущество покойного — одежда, мебель, съестные припасы — будет поделено между соседями, а наличные деньги переданы приходской церкви.
Это предложение тоже вызвало одобрение.
— И наконец, возле «Белой лошади» я увидела тринадцатилетнюю девочку, пытавшуюся торговать собой. Исми нечего было есть. — Монахиня с упреком посмотрела на собравшихся. — Кто-нибудь может мне сказать, как такое могло случиться в христианском городе? Все ее родные умерли, но разве у них не было друзей, соседей? Как можно позволить ребенку умирать с голоду?
— Исми Портняжка не отличается примерным поведением, — тихо проворчал Эдвард Мясник.
Настоятельница взорвалась:
— Ей тринадцать лет!
— Я просто хочу сказать — может, ей предлагали помощь, а она отказалась.
— С каких это пор мы дозволяем детям самим принимать подобные решения? Если ребенок остался сиротой, долг каждого из нас позаботиться о нем. Что же тогда наша религия?
Всем стало неловко.
— В будущем я прошу ближайших соседей приводить ко мне сирот. Тех, кого не смогут приютить друзья или соседи, примет аббатство. Девочки будут жить с сестрами, а спальню для мальчиков мы оборудуем из братского дормитория. Утром они будут учиться, а после обеда помогать по хозяйству.
Это тоже все одобрили.
— Вы закончили, мать Керис? — спросил Элфрик.
— Да, если никто не хочет обсудить подробности.
Все молча заерзали на скамейках, как будто собрание закончилось. Элфрик сказал:
— Может быть, кто-то из членов гильдии помнит, что я являюсь ее олдерменом. — Он был очень обижен. Все нетерпеливо задергались. — Только что на наших глазах без всякого суда аббата Кингсбриджа обвинили в краже. — Прошел неодобрительный ропот. Все осуждали Годвина, но Элфрик закусил удила. — А мы, как рабы, позволяем женщине диктовать городу законы. Чьей властью пьяных будут сажать за решетку? Ее. Кто теперь окончательный судья в вопросах наследства? Она. Кто будет решать участь сирот? Она. До чего вы дошли? Или вы не мужчины?
— Нет! — крикнула Бетти Бакстер.
Все засмеялись. Керис решила не вмешиваться. Это не обязательно. Целительница с любопытством подумала, одернет ли Элфрика епископ. Тот молчал, очевидно, тоже понимая, что Строитель ведет заведомо проигрышное сражение. Олдермен заговорил громче:
— А я утверждаю, что нельзя соглашаться на назначение аббатисы, даже временное. Еще не хватало, чтобы она являлась на собрания гильдии и раздавала направо-налево приказы!
Люди заворчали. Трое встали и в знак протеста двинулись к выходу. Раздался голос:
— Перестань, Элфрик.
Но тот уперся:
— Кроме всего прочего, речь идет о женщине, обвиненной в колдовстве и приговоренной к смерти!
Теперь встали все. Кто-то подошел к двери.
— Вернитесь! — крикнул олдермен. — Я еще не закрыл собрание!
Никто не обратил на него внимания. Керис тоже двинулась к выходу. Пропустив вперед епископа и архидьякона, она, последней выходя из зала, обернулась на Элфрика. Тот сидел на председательском месте, возле него никого не осталось. Монахиня переступила порог.
Прошло двенадцать лет с тех пор, как Годвин и Филемон ездили в обитель Святого Иоанна-в-Лесу. Аббат помнил, какое впечатление на него произвели ухоженные поля, исправные заборы, чистые сточные канавы и аккуратные яблоневые аллеи. И сегодня здесь ничего не изменилось. Не изменился, очевидно, и Савл Белая Голова.