Все недоуменно обводили глазами пустую церковь, только Ширинг не выказал удивления.
— Ты надменный монах, — бросил он Годвину, как всегда теперь, левой стороной рта.
Ослушник и без того рисковал всем. От лишней дерзости хуже не будет, и потому он ответил:
— А вы упрямый граф.
Роланд потянулся к мечу:
— За это тебя следует проткнуть насквозь.
— Приступайте. — Годвин развел руки, словно готовясь к распятию. — Убийство аббата Кингсбриджа в соборе. Похоже на то, как рыцари короля Генриха убили архиепископа Томаса Беккета в Кентербери. Проложите мне путь на небеса, а себя осудите на вечное проклятие.
Филиппа ахнула от подобной наглости. Уильям рванулся к дерзкому церковнику, но Роланд жестом остановил его, сказав:
— Твой епископ приказывает подготовить собор к свадьбе. Разве монахи не дают обет послушания?
— Леди Марджери не может быть обвенчана.
— Почему? Потому что ты хочешь стать аббатом?
— Потому что она не девственница.
Филиппа прикрыла рот рукой. Ричард застонал. Уильям выхватил меч. Граф крикнул:
— Это измена!
— Уберите меч, лорд Уильям, этим девственности не восстановить, — усмехнулся бунтарь.
— Да что ты об этом знаешь, монах? — не выдержал Роланд.
— Два человека из аббатства были свидетелями сцены, имевшей место в той самой комнате, которую сейчас занимаете вы, милорд.
— Я тебе не верю.
— Граф Монмаут поверит.
— Ты не осмелишься рассказать ему.
— Мне придется объяснить, почему его сын не может обвенчаться с Марджери в Кингсбриджском соборе, по крайней мере до тех пор, пока она не исповедует свой грех и не получит отпущения.
— У тебя нет доказательств этой клеветы.
— Есть кое-что получше — двое свидетелей. Но спросите девушку. Скорее всего она признается. Полагаю, политическому альянсу, в котором заинтересован дядя Роланд, невеста поневоле предпочтет любовника, похитившего ее девственность.
Монах страшно рисковал. Но он видел лицо Марджери, когда ее целовал Ричард, и был уверен, что она влюблена. Брак с сыном графа наверняка приводит ее в отчаяние. Такой молодой девушке трудно убедительно лгать, когда неопытная душа, как предполагал Годвин, находится в полном смятении.
Подвижная половина лица Роланда искривилась от бешенства.
— И кто же этот человек, совершивший, как ты уверяешь, преступление? Ибо, если докажешь, что говоришь правду, мерзавца повесят, клянусь. А если нет, повесят тебя. Пошли за ним, посмотрим, что он скажет.
— Он уже здесь.
Роланд в недоумении обвел глазами четырех сопровождавших его мужчин — обоих своих сыновей и двух священников. Ослушник посмотрел на Ричарда. Роланд проследил за его взглядом. Через секунду все взоры обратились на епископа. Годвин затаил дыхание. Что он сейчас сделает? Сдастся? Обвинит монаха во лжи? Или придет в бешенство и набросится на правдолюбца? Но на его лице читалось уныние, не гнев; через мгновение Ричард опустил голову и сказал:
— Не стоит. Проклятый ризничий прав — девчонка не выдержит допроса.
Роланд побелел.
— Ты сделал это? — Ширинг перестал кричать, но от этого сделался еще более страшен. — Ты спал с девушкой, которую я помолвил с сыном графа?
Ричард смотрел в пол и молчал.
— Идиот, — прошептал граф. — Предатель. Ты…
Его перебила Филиппа:
— Кому еще об этом известно?
Граф умолк. Все посмотрели на леди.
— Возможно, свадьба все же состоится, — продолжила она. — Слава Богу, графа Монмаута здесь нет. — Жена Уильяма посмотрела на Годвина: — Кто еще об этом знает, кроме людей, что присутствуют здесь, и двух свидетелей из аббатства?
Годвин попытался унять сильно бьющееся сердце. Он так близок к успеху, что, кажется, может даже дотронуться до него.
— Больше никто, миледи.
— Все мы сохраним тайну, — отчеканила Филиппа. — Что ваши люди?
— Они подчинятся избранному аббату. — Монах несколько выделил слово «избранному».
Филиппа обернулась к Роланду:
— Тогда свадьба состоится.
Все посмотрели на графа. Он сделал шаг вперед и ударил Ричарда по лицу. Это был умелый удар воина, знавшего, как вложить в него всю силу. Хотя Роланд бил открытой ладонью, сын рухнул на пол. Он замер, с ужасом глядя на отца, с губы потекла кровь.
Ширинг покрылся испариной — удар отнял много сил — и дрожал. Несколько секунд все молчали. Затем граф, видимо, оправился. Бросив презрительный взгляд на скорчившегося на полу человека в пурпуре, он повернулся и медленным, но твердым шагом вышел из собора.
Дочь Суконщика стояла на лужайке Кингсбриджского собора, где в ожидании выхода жениха и невесты из больших западных дверей столпилось по меньшей мере полгорода. Девушка точно не знала, зачем пришла. После того дня, как Мерфин закончил лебедку и они крупно повздорили из-за женитьбы, ее вообще стали раздражать все свадьбы. Керис почему-то разозлилась на возлюбленного, хотя он рассуждал разумно. Понятно, что парень хочет иметь собственный дом и жить там вместе с ней; понятно, что хочет спать с ней каждый день и иметь детей. Этого все хотят — все, кроме нее.
Да и она хотела. Ей хотелось лежать рядом с Фитцджеральдом каждый вечер, обнимать его гибкое тело в любое время, чувствовать на себе умные руки, просыпаясь по утрам, рожать его миниатюрные копии, которых они будут любить и холить. Но она не хотела того, что еще подразумевалось под браком. Хотела любовника, но не хозяина; хотела жить с ним, но не посвящать ему свою жизнь. И потому сердилась на Мерфина, который подталкивал к решению этого вопроса. Почему нельзя и дальше жить так, как жили до сих пор?
Уже три недели молодые люди почти не разговаривали. Она симулировала летнюю лихорадку и даже расковыряла себе болезненную язвочку на губе, чтобы не целоваться. Юноша по-прежнему обедал у них, любезно беседовал с отцом, но уходил, как только Эдмунд и Петронилла отправлялись спать.
Язвочка прошла, гнев улегся. Девушка по-прежнему не хотела становиться собственностью Мерфина, поскучала. Однако давнего друга не было рядом. Он стоял в толпе, чуть поодаль, беседуя с Бесси Белл, дочерью владельца постоялого двора, невысокой девушкой с пышным телом и улыбкой, которую мужчины называют шикарной, а женщины — распутной. Молодой мастер ее развлекал, Белл смеялась. Керис отвернулась.
Деревянные двери собора отворились. Толпа приветственно зашумела, и появилась хорошенькая невеста шестнадцати лет, в белом наряде, с цветами в волосах. Ее вел жених, высокий серьезный мужчина лет на десять старше. Оба выглядели очень несчастными. Молодые почти не знали друг друга, виделись всего один раз, шесть месяцев назад, когда графы договорились о свадьбе. Ходили слухи, что Марджери любит другого, но, разумеется, и речи не могло быть о том, чтобы девушка ослушалась графа Роланда. А похожий на студента Монмаут, казалось, только и мечтал удрать куда-нибудь в библиотеку и засесть за книги по геометрии. Как они будут жить? Трудно представить себе, что между ними возникнет взаимное чувство, согревающее Керис и Мерфина.