Суконщица увидела, как Фитцджеральд пробирается к ней через толпу, и вдруг содрогнулась от собственной неблагодарности. Какое счастье, что она не племянница графа! Никто не будет заставлять ее выходить замуж через силу. Она свободна соединиться с человеком, которого любит, и еще придумывает доводы, чтобы этого избежать.
Девушка обняла Мерфина и прижалась к нему губами. Тот удивился, но ничего не сказал. Многие растерялись бы от столь резкой перемены, но одним из основных качеств молодого строителя была уравновешенность, которую могло поколебать разве землетрясение.
Они стояли рядом и смотрели, как из церкви выходит граф Роланд в сопровождении графа и графини Монмаут, затем епископ Ричард и аббат Годвин. Керис заметила, что двоюродный брат доволен и взволнован, как будто это его свадьба. Ну да, ведь ризничего только что торжественно поставили в сан аббата.
Выстроились рыцари в черно-красных ливреях Ширинга и желто-зеленых — Монмаута, и процессия двинулась к зданию гильдии, где граф давал банкет для гостей, приглашенных на свадьбу. Олдермен должен был пойти, но Керис удалось отговориться, и с отцом отправлялась Петронилла. Когда свадебная процессия покинула территорию аббатства, начался дождь. Суконщица и Мерфин укрылись в портале собора.
— Пойдем в алтарь, — предложил Фитцджеральд. — Я хочу посмотреть работу Элфрика.
Гости еще выходили из собора. Продираясь в противоположном направлении, Мерфин и Керис подошли к южной части алтаря, предназначавшейся для клира. Девушке не полагалось тут находиться, но монахи уже ушли. Керис осмотрелась, но увидела лишь незнакомую, хорошо одетую рыжеволосую женщину лет тридцати — вероятно, гостью свадьбы, которая, судя по всему, кого-то ждала.
Молодой мастер вытянул шею, чтобы разглядеть сводчатый потолок. Работы почти закончились, оставалась только небольшая дыра в своде, но ее затянули беленой парусиной, и неискушенному взгляду потолок казался монолитным.
— Приличная работа. Интересно, надолго ли ее хватит.
— Почему бы не навсегда? — спросила Керис.
— Мы ведь не знаем, почему обрушился свод. Такие явления имеют причину. А если причина не устранена, обрушилось один раз, может обрушиться и второй.
— А можно ее найти?
— Это нелегко. Элфрик уж точно не сможет. Я могу.
— Но тебя выгнали.
— Точно. — Он постоял какое-то время с запрокинутой головой. Хочу посмотреть сверху. Пойду на чердак.
— Я с тобой.
Молодые огляделись, но увидели только рыжеволосую гостью, одиноко стоявшую в южном рукаве трансепта. Мерфин провел Керис к маленькой двери на узкую винтовую лестницу. Девушка шла, думая, что скажут монахи, если узнают, что женщина бродила по их тайным ходам. Лестница заканчивалась на чердаке над южным приделом.
— Ты видишь наружную сторону свода, — показал рукой Мерфин.
Керис нравилось, как возлюбленный легко рассказывает про архитектуру, словно исходя из того, что ей интересно и она поймет. Фитцджеральд никогда не отпускал глупых шуточек про женщин, не способных понять устройство разных вещей.
Мастер-недоучка прошел по узкому проходу, лег и принялся внимательно рассматривать новую кладку. Из озорства Керис легла рядом и обняла его. Молодой строитель дотронулся до раствора между новыми камнями и приложил палец к языку.
— Сохнет быстро.
Через минуту девушка предложила:
— Пойдем ко мне. Мы будем одни. Отец с теткой пошли на банкет.
Мерфин посмотрел на нее и поцеловал. Чтобы стало приятнее, Керис закрыла глаза. Они уже собрались подниматься, как вдруг расслышали голоса. В южном приделе, прямо под не заделанной еще дырой остановились мужчина и женщина. Их голоса лишь слегка приглушала парусина.
— Твоему сыну тринадцать. Он хочет быть рыцарем.
— Все мальчишки хотят быть рыцарями, — ответил мужчина.
Мерфин прошептал:
— Не шевелись, или нас услышат.
Керис решила, что женский голос принадлежит рыжеволосой гостье. Мужской голос показался знакомым: вроде кто-то из братьев, но у монаха не может быть сына.
— А дочери двенадцать. Она будет очень красивой.
— Как и ее мать.
— Немного похожа. — Женщина помолчала. — Я не могу оставаться долго, меня хватится графиня.
Значит, она из свиты графини Монмаут. Судя по всему, рассказывает о детях отцу, который не видел их много лет. Но кто же это? Мужчина спросил:
— Зачем искала меня, Лорина?
— Просто хотела посмотреть. Мне очень жаль, что ты потерял руку.
Керис ахнула и прикрыла рот ладонью, надеясь, что ее никто не слышал. В аббатстве был всего один монах без руки — Томас. Теперь девушка поняла, что и голос принадлежит ему. Так, значит, у Лэнгли есть жена? И двое детей? Суконщица посмотрела на Мерфина и увидела его недоуменное лицо.
— Что ты сказала обо мне детям?
— Что ты умер, — быстро ответила Лорина и заплакала. — Зачем, зачем?
— У меня не было выбора. В любом другом месте мне грозила смерть. Я до сих пор не выхожу в город.
— Но зачем кому-то тебя убивать?
— Чтобы сохранить тайну.
— Мне было бы лучше, если бы ты умер. Вдова нашла бы мужа и отца детям. А я несу бремя жены и матери, а помочь мне некому… никто не обнимет ночью.
— Прости, что жив.
— О, я не о том. Не хочу, чтобы ты умирал. Я любила тебя когда-то.
— А я любил тебя так, как только могут любить подобные мне.
Керис нахмурилась. Ч го значит «подобные мне»? Он что, из тех мужчин, которые любят себе подобных? Такие попадались среди монахов. Но Лорина, судя по всему, его поняла и нежно произнесла:
— Я знаю.
Наступила долгая тишина. Девушка понимала, что нехорошо подслушивать, но обнаруживать себя слишком поздно. Лорина спросила:
— Ты счастлив?
— Да. Я не был создан мужем или рыцарем. Я молюсь за детей каждый день — и за тебя. Прошу Бога смыть с моих рук кровь всех убитых мною людей. Это та жизнь, которой я всегда хотел.
— В таком случае желаю тебе всего хорошего.
— Ты очень великодушна.
— Наверно, ты меня больше не увидишь.
— Знаю.
— Поцелуй меня, и попрощаемся.
Опять наступила тишина, затем послышались легкие шаги. Керис лежала неподвижно, стараясь не дышать. И вдруг Томас заплакал. Приглушенные рыдания исходили из самых глубин души. У Суконщицы тоже слезы навернулись на глаза. Скоро Лэнгли взял себя в руки, втянул носом воздух, прокашлялся и что-то пробормотал — вероятно, молитву. Послышались шаги — он уходил.
Наконец невольные свидетели могли сдвинуться с места. Встав, они молча пошли к выходу с чердака, вниз по винтовой лестнице, по нефу большого собора. Керис овладело такое чувство, будто она невольно подсмотрела какую-то страшную трагедию, персонажи которой замерли в неудобном положении, а об их прошлом и будущем можно только догадываться. Как и скульптуры или картины, в разных людях сцена пробудила разные чувства, и реакция Мерфина оказалась иной. Когда вышли под летний дождь, он проговорил: